«Потом,» – пообещал Маркус, чувствуя, как земля уплывает из-под ног, и поплелся дальше, оставляя Келлана с его чертежами и новыми, тревожными мыслями.
Перед самым тяжелым, кованым дубовым дверьми своей башни, ведущими в узкую винтовую лестницу наверх, его путь преградила фигура. Веландра Среброрез. Она стояла, как изваяние, в своих серебристо-белых одеждах, которые казались сотканными из лунного света и инея. Ее ледяные глаза, цвета зимнего неба перед бураном, прожигали Маркуса насквозь, сканируя, оценивая, раздевая до молекулы.
«Джармод прислал предварительные телеметрические данные, – заговорила она без предисловий, ее голос был холоден и остр, как алмазное сверло. – Радиус устойчивой стабильности – пять шагов в эпицентре эфирного хаоса, вызванного кристаллами третьего порядка. Фактор подвижности – сохранение эффективности щита при отходе под огнем. Способность к автономной адаптации – гашение низкоуровневых эфирных атак без явного волевого усилия с твоей стороны. Побочный, но крайне значимый эффект – ускорение соматической регенерации у раненых в зоне покрытия. На порядок выше предварительных лабораторных моделей.» Она сделала шаг вперед. Воздух вокруг нее казался холоднее. «Твоя сила в полевых условиях проявила адаптивные свойства и реактивность на внешнюю угрозу, не зафиксированные в контролируемой среде. Она не просто поддерживала заданный ритм – она эволюционировала под давлением, находя резонансные точки в атакующем хаосе и усиливая собственную стабильность на этих частотах. Это…» – в ее глазах, обычно таких бесстрастных, вспыхнул азарт, жадный и пугающий, – «…феноменально. Крайне феноменально. Завтра. Моя лаборатория. На рассвете. Мы начинаем серию экспериментов по записи импринтов твоего резонансного поля в состоянии, максимально приближенном к сегодняшнему – под искусственно созданным эфирным стрессом. Пока нейронные связи, сформированные боем, не ослабли.» Она не ждала согласия или возражений. Это был приказ исследователя подопытному. Развернувшись, она скользнула в сторону Башни Знаний, оставив за собой шлейф ледяного воздуха и Маркуса с тяжелым камнем тревоги на душе и предчувствием новой, изощренной пытки во имя «прогресса».
Его комната в верхнем ярусе башни показалась не просто убежищем, а единственной точкой опоры в рушащемся мире. Он с трудом сбросил запачканную пылью, потом и чужой кровью униформу, словно сбрасывая с себя груз Ущелья. Умывание ледяной водой из каменной чаши было пыткой, но и очищением. Ужин – густая, наваристая похлебка с ячменем и вяленым мясом, грубый черный хлеб – стоял на столе, присланный безмолвным слугой. Он ел механически, не чувствуя вкуса, запивая еду остатками горьковатого отвара Алдора. Тело, подчиняясь зелью и нечеловеческой усталости, требовало сна, но сознание лихорадочно прокручивало кадры, как заевшую пластинку: искаженные болью лица, гул, содрогающий скалы, тревожную пульсацию купола под обстрелом, пустые глаза павшего «Молота», упавшего за границей его защиты, холодную, всевидящую пустоту во взгляде Джармода. «Приемлемо». Слово жгло, как клеймо. Цена «приемлемости» – жизнь человека.
Он достал из тайника под каменной плитой у изголовья койки теплый камешек Лиры. Он все так же отдавал слабым, успокаивающим теплом, как маленькое эхо его собственной силы. Маркус сжал его в кулаке до боли, ища в этом крошечном кусочке сглаженного временем камня связь с другим временем, с тем Маркусом, который делился с Лирой страхами и надеждами, а не был «Специальным Ресурсом». Он попытался медитировать, найти свой якорь – тот самый глубокий, успокаивающий ритм в груди. Но угли внутри были слишком слабы и холодны, а воспоминания – слишком ярки и громки, заглушая все.
Сон бежал от него. Он ворочался на жесткой койке, грубая шерсть одеяла колола раздраженную кожу. Ветер завывал в узких бойницах башни, словно души погибших в Ущелье. И сквозь этот вой, из самых глубин цитадели, из недр святилища, куда не ступала нога простого воина, донесся знакомый, леденящий душу звук. Гул Камня Силы. Не того, что пробуждал детей, а Главного Камня, сердца и якоря клана Арнайр. Обычно его гул был ровным, фоновым, почти неощутимым вибрацией в камне под ногами. Сегодня он звучал… иначе. Глубже. Настойчивее. Пульсируя. И в этой пульсации, Маркусу показалось с полной ясностью, была нота, резонирующая с его собственным угасающим внутренним теплом. Не просто отзвук. Зов. Или… предостережение.