Он глубоко вдохнул холодный ночной воздух, втягивая в себя не покой, а решимость. Первая битва была выиграна ценой крови и души. Следующая начиналась на рассвете. И он будет стоять. Потому что отступать было некуда. Потому что за спиной – только стена. И потому что где-то глубоко внутри, под слоями боли, страха и усталости, теплилась та самая искра – маленькое, упрямое "я", которое не сдавалось. Оно пережило Арену. Оно переживет и это.
Цепи на запястьях звенели в такт его дыханию. Тяжело. Неумолимо. Как отсчет времени до нового боя. Он закрыл глаза, готовясь встретить тьму не как врага, а как единственное прибежище перед грядущим штормом.
Глава 26 Звенящая Тишина перед Бурей
Грохот захлопнувшейся за Драйей двери отозвался не просто эхом, а словно последним ударом грома перед полным затишьем. Звук ударился о грубые, неровные камни стен башни-кельи, попытался отскочить, но был мгновенно поглощен их вековой сыростью и толщиной. Наступившая тишина была не облегчением, не покоем после бури. Она была тяжелее свинца, гуще смолы. Она висела в воздухе, осязаемо давя на виски, набивая уши собственным звенящим гулом – гулком пустоты, где секунду назад бушевали чужие воли и требования. Маркус стоял, не двигаясь, ладонь все еще прижата к ледяному, пропотевшему изнутри стеклу узкого окна. За ним, за зубчатым каменным венцом цитадельной стены, гасла агония заката – кровавые полосы багрового и сизого тонули в надвигающейся синеве ночи. Внизу, далеко внизу, засыпал город. Мириады огней зажигались в окнах и на улицах, но их мерцание казалось Маркусу не теплом домашних очагов, а холодными, безразличными искрами в огромной, чужой вселенной. Мир, который никогда не был его миром, теперь отодвинулся на недосягаемое расстояние, отделенный пропастью его нового статуса и нависшей угрозы.
"Нет."
Слово, сорвавшееся с его губ, все еще вибрировало где-то в горле, обжигая горечью вызова и... странной, почти пугающей свободой. Он сказал нет Драйе. Отказался быть расчлененным на биологические схемы и энергетические паттерны ради ее ненасытной жажды знаний. Он отвоевал у тирана в лабораторном халате право на собственную боль, на истощение, на эту крошечную, шаткую границу, за которой он оставался человеком, а не образцом под стеклом. Маленькая победа. Победа калеки на минном поле.
Но цена ее? Цена была впаяна в ледяные глаза Драйи – не просто гнев, а яростное разочарование алхимика, у которого вырвали Философский Камень из рук. "Ошибка… Большая ошибка. Без контроля ты будешь уничтожен. Или уничтожишь тех, кого пытаешься защитить." Ее слова впились в сознание острыми осколками. Она была права в одном – его сила, этот дикий, непредсказуемый поток Гармонии, был бомбой с шатким запалом. Берта, со своей сломанной рукой и, возможно, сломанным духом. Торвин, чей разум уже исковеркан. Даже непотопляемый Тормунд, идущий сквозь боль. Один его неверный шаг, одна вспышка неконтролируемой энергии… И враги не ждали. Лира Вирр уже точила кинжалы интриг, а сторонники Элдина, лишившиеся своего чемпиона, но не злобы, рыскали в поисках щели в его доспехах, чтобы вонзить отравленный стилет.
Боль в плече заныла с новой силой, синхронизируясь с глухими ударами сердца под ребрами. Он оторвался от окна, ощущая, как холод стекла проникает сквозь тонкую ткань рубахи. Каждый шаг к жесткой койке отдавался эхом во всем изможденном теле: глухая ломота в ребрах – память о ментальных ударах Элдина, которые сжимали не только разум, но и плоть; жгучее пекло раны на плече – трофей победы над Каэланом, оплаченной кровью; тяжесть в костях, словно их налили свинцом – плата за запредельное напряжение Гармонии. И цепи. Всегда цепи. Холодный, неумолимый металл, впивающийся в запястья. Их звон при малейшем движении – не торжественный аккомпанемент, а погребальный звон по его прежней жизни. Не символ статуса, а ярлык мишени. Не оковы выскочки, а оковы ответственности, о которых вещал Отец. Ответственности, которая теперь означала одно: выжить любой ценой, потому что его смерть стала бы не просто личной трагедией, а политическим актом, разменной монетой в игре.
Он погасил слабый светильник-камень на столе, вдавив потухший кристалл пальцем в гнездо. Темнота накрыла комнату мгновенно и бесповоротно, словно черная, тяжелая мантия. Она не принесла успокоения, лишь обострила слух до болезненности – гул в ушах превратился в рев океана, а в его глубинах закрутился бешеный калейдоскоп образов минувшего дня: безумные, полные ненависти и страха глаза Элдина в момент их ментального столкновения; леденящая душу пустота в этих же глазах потом, когда он стал "пустым сосудом"; искаженное болью и яростью лицо Берты, заслоняющее его от удара; каменное, лишенное малейшего намека на одобрение лицо Сигурда; алчный, нечеловеческий блеск в глазах Драйи; глубокие морщины тревоги на лице Тормунда; безжизненный, как надгробная плита, голос Ариэль, доносящий приговор. И сквозь все это – шепот. Навязчивый, змеиный шепот недоброжелателей, уже ткущих из лжи и полуправды паутину, в которой ему суждено захлебнуться.