Даниэль достигла опор. Ее темные сферы впились в камень. Камень начал шипеть, дымиться, трескаться. Но это было медленно. Слишком медленно. Одна из тварей-стражей заметила ее, рванувшись с пронзительным визгом.
Вестник Бури понял угрозу. Он развернул кристалл от Маркуса, направив багровый луч не на Ариэль, а на опору, которую она атаковала! Он не собирался ее убивать. Он хотел укрепить опору силой Глубины, превратить ее в неприступную башню голода!
Берта увидела это. Увидела, как луч устремляется к опоре, где металась Даниэль, отбиваясь от твари. Увидела, как Джармод, связанный боем с шаманами, не успевает. Увидела, как Маркус, прижатый к камню очередным лучом, не может подняться.
Она не кричала. Она просто бросилась вперед. Не вниз. Вдоль уступа. Прямо на линию между Вестником Бури и его целью. Ее сломанная рука болталась беспомощно. В здоровой – блеснул крис-кинжал. Не для атаки. Для жеста.
"ЭЙ! УРОД!" – ее голос, хриплый от напряжения, грохнул эхом по залу. "ПОМНИШЬ АРЕНУ? ПОМНИШЬ, КАК ТВОИХ ПСОВ РУБИЛИ В КАПУСТУ?"
Вестник Бури на миг замер. Его багровый луч дрогнул. Маска или лицо под капюшоном повернулись к ней. В этом повороте было дикое, нечеловеческое любопытство. И ярость.
Берта встала во весь рост на краю уступа, подняв кинжал. "Я БЕРТА ЩИТОВАЯ! И Я ПРИШЛА ЗА ТВОЕЙ ТРУСЛИВОЙ ШКУРОЙ!"
Луч рванул к ней. Багровый, неумолимый свет смерти.
Берта не уворачивалась. Она бросила кинжал. Не в Вестника. Вниз. В сизый туман над провалом. Жалкий жест отчаяния.
Багровый луч настиг ее. Он ударил ей в грудь.
Не было взрыва. Не было крика. Было лишь мгновенное потемнение. Фигура Берты окуталась черной мглой. Затем мгла рассеялась. На уступе не было ничего. Ни тела. Ни пепла. Только идеально гладкая впадина в камне. Она была просто... стерта.
"НЕЕЕТ!" – рев Маркуса вырвался из груди раньше, чем он осознал. Ярость, холодная и слепая, как в Зале Суда, хлынула через край. Гармония рванулась наружу не щитом, а сокрушительной волной гнева, направленной не на Вестника, а на ту опору, которую атаковала Даниэль. Волна чистой, неконтролируемой силы порядка ударила в камень, уже разъеденный темной сферой Тени.
Камень не выдержал двойного удара – изнутри и снаружи. С грохотом, заглушившим на миг пение шаманов и пульсацию "сердца", опора рухнула.
Платформа под Вестником Бури накренилась. Он пошатнулся, его кристалл-шпиль выпал из рук, покатился к краю. Багровый свет погас. Ритуал дрогнул.
Джармод, воспользовавшись замешательством шаманов, рванул к центру, к самому черному Резонатору. Его руки сомкнулись на пульсирующем кристалле. Не чтобы разбить. Чтобы поглотить. Абсолютная пустота встретилась с голодной пустотой Глубины.
Ариэль, с трудом добив последнюю тварь у опоры, крикнула: "МАРКУС! ВЫХОД! СЕЙЧАС!"
Маркус стоял на коленях на краю уступа, глядя на место, где секунду назад стояла Берта. Где не осталось ничего. Пустота в его душе кричала громче голодной пустоты Глубины. Ярость Гармонии сменилась ледяным, всепоглощающим горем. И виной.
Рев разъяренного Вестника Бури сотряс зал. Он не упал в провал. Он уцепился за кромку платформы. Его багровый взгляд нашел Маркуса. Без кристалла, но с дикой, нечеловеческой яростью в глазах. Он поднял руку. Не для луча. Для жеста. Приказа.
Из провала, из самого сердца Глубины, вырвалось не щупальце. Крыло. Огромное, костяное, обтянутое черной, мерцающей пленкой. Оно метнулось через зал, не к Джармоду, не к Ариэль. К Маркусу. Чтобы схватить. Утащить. Или просто стереть, как Берту.
Маркус не двигался. Он смотрел на летящее крыло тьмы. Смотрел в багровые глаза Вестника Бури. И в его собственных глазах, отражающих ужас и потерю, не было страха. Только пустота. Холоднее Глубины.
Он поднял руку. Не для защиты. Он направил ладонь не на крыло, а на висящий над провалом, потерявший фокус, но все еще пульсирующий черный Резонатор. И выпустил в него все, что осталось. Не ярость. Не горе. Остаток своей Гармонии. Силу стабильности. Силу порядка. В сердце хаоса.
"ВОЗЬМИ!" – прохрипел он. "ВОЗЬМИ ВСЁ!"
Свет ударил в черный кристалл. Не разрушая его. Наполняя. Как чистая вода, льющаяся в сосуд с ядом. Кристалл вспыхнул ослепительно белым светом. На миг. Затем – катаклизм.