Чиму задумчиво:
— Он терпеть не может одноцветные носки. Хотя у него есть и белые, и коричневые, и синие. Но об этом я уже говорила. А чаще всего он носит сандалии на босу ногу.
— Чиму!
Чиму плюхнулась на край дивана.
— Крючок слетел с дерева. Шлеп! И очутился на земле. Он вовсе не ушибся. Но вставать не желал. Сидел под деревом и смеялся. Его трясло от хохота. «Гляди! С меня слетела сандалия и один носок! Одна сандалия! Почему только одна?» — Чиму обратилась к Арнольду: — Куку! С тобой такое не случалось?
— Ай–яй! Чего только со мной не случалось!
«Лучше, пожалуй, теперь проглотить этого Куку! Пусть себе зовет меня Куку, если ей так хочется. Не все ли равно?!»
— Значит, именно поэтому ты принесла в дом только один носок?
— Он оставил его под деревом. Смеялся, смеялся, а потом вскочил, подхватил сандалию и унесся. Я кричала ему вслед: «Крючок! Крючок!» А он и внимания не обратил. Что мне было делать? Я принесла его в дом.
— Принесла в дом. А что ты принесешь в следующий раз? Чего нам прикажешь ждать?
— Перестань, папа!
— Ты подобрала его с земли. — В голосе матери не было гнева. Она сидела на диване рядом с Чиму. В руке ее был носок.
— Видно, они так и будут передавать его друг другу, — сказала Росита Омлетас. — Один другому. Сколько можно заниматься какой–то изношенной тряпкой? — Она замолчала.
«Кто знает, а вдруг Арнольд на меня обиделся? Изношенная тряпка… Это звучит как–то… Вообще этот носок может оказаться с ним в родстве».
— Какой горячий! — Мать крутила, вертела, разглядывала носок. — Нагрелся на солнце.
— А я было подумал, что это птичка. Что у меня в кармане прячется птичка.
— Носок хранит тепло ноги этого мальчишки, — рассмеялась мать.
Отец задумался.
— Но как птичка смогла бы попасть в карман моего купального халата? — Он изумленно потряс головой. — Что там насчет ноги этого Крючка? — Неожиданно он схватил Арнольда. — А этот тут зачем?
Арнольд заболтал в воздухе ногами.
— Так я и знал! Я же говорил, что все шишки повалятся на меня! Простите, зачем вы меня трясете? И что вы на меня уставились? Впервые увидели? Ни разу со мной не встречались? Что значит, зачем я тут? Я?! Старинный друг семьи?! Прекратите, наконец, дурацкую тряску! Я не копилка! Из меня даже гроша не вытрясешь!
Голос его прервался. Голова (если, правда, ее можно так назвать) дернулась вперед. Ноги (если, правда, их можно так назвать) беспорядочно болтались в воздухе.
И тут прозвучал резкий голос:
— А что будет с пением? Разве сегодня вечером не будет пения? Разве сегодняшний урок отменен?
В тот же момент отец бросил Арнольда. Мать испуганно поднялась с дивана.
— Но Чиму… Простите, уважаемая учительница, я… мы…
Чиму перебила:
— Не желаю ничего слушать! Ни единого слова!
Теперь перед родителями стояла настоящая учительница.
Ледяной взгляд, строгое лицо, обрамленное воротничком свежевыглаженной, накрахмаленной блузки.
— Чиму… — робко шепнула мать. Но тотчас умолкла.
Чиму расхаживала вокруг них широкими шагами.
— Если кто–нибудь думает, что урока пения не будет, он очень ошибается. Садитесь! Прошу сесть!
Два сдвинутых стула сиротливо стоят посреди комнаты. Два школьника со слегка откинутыми назад головами. Перед ними учительница. Она еще раз оглядывает их. Стучит по спинке стула.
— «Жизнь у пастуха — что надо!» Даю тон!
Она дала тон. Родители послушно затянули:
Учительница хлопнула в ладоши.
— Стоп! В конце немного сфальшивили! Прошу сначала! Учительница снова хлопнула в ладоши.
И родители затянули снова:
Тишина. Ночная тишина.
Арнольд пристально уставился на стол. Наверное, ждет, что на него положат скатерть. Отец, мать, Чиму выйдут из темноты и сядут к столу.
Он принюхивается.
— Что–то мне не нравится.
Росита вздрагивает.
— Что случилось?
— Я просто сказал, что мне кое–что не нравится.
— Вероятно, вы страдаете бессонницей.
— Признаюсь, с тех пор как я здесь, у меня не было ни одной спокойной ночи. Но сейчас я намерен говорить не об этом.
— А о чем же?
Арнольд ничего не ответил. Уснул, что ли? Но вот его голос послышался снова:
— Я чувствую ветер. — Тон его стал торжественным: — Поднялся ветер.
— Ах, ветер! У меня всегда от ветра болит голова.