Музыканты стояли у двери, опираясь о плечи друг друга. Пять большеголовых котов со скрипками и флейтами на шее. А самый первый кот, на которого опирались остальные, с трубой.
Они ввалились прямо в дверь.
Один за другим бесшумно, мягко попадали на ковер передней. Инструменты их ничуть не пострадали при этом. Даже ни одной царапинки на них не появилось.
«Вы давно ждете?» — спросила Аги.
Они не ответили. Можно сказать, не удостоили ее своим ответом. Встали полукругом. Полукругом на ковре.
На ковре?!
Это была аллея с кустами по обеим сторонам, с концертной эстрадой посередке. Даже не эстрадой — настоящим музыкальным павильоном!
А мы примостились на двух стульях перед эстрадой.
Музыканты заняли места в музыкальном павильоне. Но сначала трубач — одноглазый рыжий кот — низко нам поклонился.
«Видал? — шепнула Аги. — Сначала даже не поздоровался, а теперь…»
Трубач с чувством большого достоинства встал за дирижерский пульт. Взмахнул по–дирижерски лапой.
«Можно начинать, Шпиц!»
Одного из музыкантов звали Шпицем? Или это слово было каким–то сигналом? Кто знает? Но во всяком случае, грянула музыка.
После короткой увертюры последовал вальс.
Трубач повернулся ко мне. Подмигнул своим одним глазом с благодушным удивлением. В чем дело? Ты что замешкался? Или не знаешь, как в таких случаях полагается вести себя?
Я встал. Шагнул к своей маленькой приятельнице и поклонился:
«Разреши пригласить тебя на тур вальса».
И мы закружились.
Что говорить, я был когда–то одним из лучших танцоров! Надеюсь, и в ту ночь не ударил лицом в грязь.
«Арнольд, вот не думала, что ты так хорошо танцуешь!»
Мы танцевали вальс за вальсом. Лишь однажды прервалась эта великолепная череда. Череда моих успехов.
Скрипки смолкли. Утихли флейты. Звучала только труба. Повернувшись к нам, одноглазый рыжий кот играл соло. Мрачно и гордо, словно его оставили в одиночестве, но он ни капли об этом не сожалеет. Вдруг он отложил трубу. Не спеша, с достоинством сошел с лесенки. Остановился перед Аги. Поклонился:
«Позвольте на тур вальса, барышня».
Снова грянула музыка.
Аги упорхнула от меня. Будто давно ждала, что одноглазый трубач пригласит ее.
Я был поражен. Оставить меня с носом!
Надо признаться, трубач танцевал ничуть не хуже меня.
Они пронеслись, закружились по аллее. И исчезли из глаз. Я хотел было последовать за ними. Естественно, я не считал трубача своим соперником, но все–таки!..
А они вновь очутились передо мной. Трубач привел Аги обратно. Мне почудилось, что он улыбается в усы. Одноглазый кот поклонился:
«Благодарю, барышня! Но трубачу положено трубить!»
И занял свое место в оркестре.
А мы продолжали танцевать. Даже когда музыка прекратилась.
Музыка смолкла, и музыкальный павильон опустел, он казался заброшенным.
Когда исчезли музыканты? Когда ускользнули со своими инструментами?
Аги покосилась на меня.
«Арнольд! Пойдем погуляем немного!»
Мы немного погуляли.
И ушли из ночного парка. Веселье окончилось.
Должен признаться, это был не последний визит трубача.
Он часто приходил к нам со своим оркестром. Всегда ночью, всегда неожиданно. Трубач и остальные.
Они никогда не звонили, не стучали, не дубасили в дверь.
И все же я всегда предчувствовал их появление, знал, когда они ждут за дверью.
— А сюда они придут? — спросила Чиму. Она давно стояла у дивана. Разглядывала Арнольда. — А вдруг сегодня ночью? Могут они прийти сегодня?
Друг Арнольда.
Однажды после полудня Арнольд увидел из окна своего друга. Он тотчас узнал его. По походке, по тому, как тот размахивал руками во время ходьбы. И эта милая, слегка смущенная улыбка…
«Это он! Ну конечно, он, доктор киноведения! Я знал, что он придет! Что однажды он все–таки…»
Доктор киноведения прошел через сад. В плаще, с шарфом, повязанным вокруг шеи. Остановился. Огляделся. Махнул рукой в сторону окна. Ускорил шаги. Мгновение — и он заскочит на веранду. А затем окажется в комнате! Да, да, сию минуту он будет здесь!
«О, тогда со мной заговорят по–иному! — думал Арнольд Паскаль. — Отец Чиму и ее уважаемая мама. Когда увидят, кто пришел за мной. Какие у меня друзья. Они предложат доктору киноведения сигару, но он не возьмет. «Рюмочку коньяка?»
Откажется с вежливой улыбкой. Его ничто и никто не интересует, только я, Арнольд Паскаль! И у всех на виду мы начнем с ним беседу.
Возвышенную беседу. А потом вместе удалимся. Доктор киноведения и я.