— Милая Росита, одно дело ячмень, другое — насморк. Аги, нагнувшись над кружкой, даже сказала: «Лучше бы у меня был насморк! Тогда я, по крайней мере, могла бы выйти на берег». Она сидела в жаркой от солнца комнате. Перед ней — кружка с настоем ромашки. Аги макала в кружку кусочки марли. С ее лица текло. Со стола текло. Отовсюду текло.
— А с вас текло, Арнольд?
— Я тоже свое получил. Аги всего меня забрызгала. Но я от нее не отходил. Ведь если бы и я бросил ее одну…
— А куда же девались ее уважаемые папа с мамой?
— Ах, да! Они тоже были там. — Арнольд, казалось, видел уважаемого папу и уважаемую маму в душной, пропахшей ромашкой маленькой комнате. Они, казалось, плавали за спиной Аги, как спустившиеся шарики, воздушные шарики. Доктор киноведения в расползающейся рубашке с короткими рукавами и в еще более потрепанных брюках. — Аги, не отрываясь от кружки, сказала:
«Папа, ты снова маскируешься под рыболова!»
«Доченька!» — развел руками папа.
«Папа, ты никогда не поймал ни одной рыбки. Сидишь на берегу у воды и беседуешь с рыбами. Знать бы, о чем!»
«Ну, о том о сем. Зато они никогда меня ни о чем не просят. Ни с какими делами не обращаются».
Аги выжала кусок марли. Приложила его к глазу, словно монокль.
«Я помню, как ты мочил зонтик в Балатоне».
Монокль сполз с века, с него капала и капала вода.
«Зонтик! Скажешь тоже — зонтик!»
«Ты сидел со старым зонтиком, когда мы с мамой подошли к тебе. Правда, мама?»
Мать не ответила. Не слышала, что ли? С безграничной тревогой она смотрела на мужа.
«Иштван! Все–таки стоит пригласить доктора Терека!»
«Мы уже приглашали доктора Терека. Он прекрасно у нас поужинал. Умял все, что нашел на столе».
«Но рыбы он там не нашел, папа, хотя и сказал, что очень на это надеялся. И напрасно! Ведь ты в Балатоне только зонтик мочишь».
«Не нравится мне глаз ребенка», — продолжала мать.
«А доктору Тереку нравится, — возразил отец. — Он сказал что редко встречал такой зрелый ячмень. Блестящий экземпляр!»
«Блестящий экземпляр! — эхом откликнулась Аги. И засмеялась в кружку. По настою ромашки пробежали волны, как по морю. — Блестящий экземпляр! В самом деле, блестящий экземпляр!»
Отец стоял позади нее в своей разлезающейся рубашке. Он улыбался.
Тихо, испуганно мать прошептала:
«Это твоя работа, Иштван!»
«Моя работа?»
«Сквозняки! Твои вечные сквозняки! Сядешь почитать или побеседовать, ничего не подозревая, и вдруг оказываешься на самом сквозняке. Ты умеешь незаметно и каверзно устраивать сквозняки».
Отец хотел что–то возразить, но лишь вздохнул:
«Пойду посмотрю на рыб!»
«Привет рыбкам!» послышалось из кружки.
Отец исчез. Из окна еще было видно, как он сел в лодку. И лодка поплыла.
Мать кружила вокруг Аги. Заботливо собирала мокрые куски марли. Доставала откуда–то новые.
«Почитать тебе?»
Аги замотала головой:
«Нет, нет, мама!»
Мать немного постояла за спиной Аги. Потом тихонько, незаметно вышла.
Мы остались вдвоем.
Моя маленькая приятельница обмакнула в кружку новый кусочек марли. С раздражением выжала его. Унылая коричневато–желтая жидкость полилась обратно в кружку.
«Сделать тебе компресс, Арнольд Паскаль?»
«Нет, благодарю».
«Ты уверен, что у тебя нет ячменя?»
«Надеюсь».
«А у меня есть и никогда не пройдет! Я теперь всегда буду такой».
«Ну–ну…»
«Никаких ну–ну! — Она сердито прижала марлю к веку. Потом схватила и бросила ее в кружку. — Хочу домой!» «Домой! С Балатона?»
«Ах, с Балатона? Но тебе–то ведь известно, Арнольд Паскаль, что я даже в глаза не видела озера!»
«Вот оно, перед тобой».
«Это?..» — Аги уставилась в кружку.
Кусочек марли плавал там, словно размокшая ничейная лодка.
«Гляди–ка, и лодка тут. Немного, правда, старовата и ветха. А в общем, такая, какой и полагается быть настоящей лодке. Садись и во всем положись на меня».
Перед нами раскинулся бесконечный Балатон. На нем крохотная лодочка. Я вскочил в нее первым. Протянул руку Аги.
«Прыгайте, барышня!»
Мгновение — и она в лодке. Присела на корточки возле сложенных на корме рыболовных сетей. Задела за что–то рукой.
«Смотри! Гарпун! Арнольд Паскаль, настоящий гарпун!»
Я погрузил весла в воду.
«В моей лодке всегда найдется настоящий гарпун. Можешь не сомневаться!»
«Гарпун для охоты на китов?»
«Да, китобойный гарпун».
Лодка крутилась волчком, не желая отрываться от берега.
А на берегу собралась маленькая группа. Внуки старого железнодорожника, которые жили рядом с нашей хибаркой в старом вагоне. Мороженщик, всякий раз утром и днем появлявшийся со своей тележкой на берегу. Продавец блинчиков, продавец газет. И приятели Аги.