Росита, вероятно, что–то почувствовала. Она взяла Арнольда за руку.
А Арнольд — что он мог поделать? — пожал ей руку. Пожал, а потом погладил. И поднялся.
— Думаю, все уже отдышались?
Дальше, дальше…
У шеи жирафа они разняли руки. Поползли вверх. Ноябрь иногда соскальзывал вниз. Соскальзывая, толкал Роситу, Росита — Арнольда.
— Еще хорошо, что я в арьергарде!
Ноябрь вздохнул. Крепче вцепился в шею жирафа.
— Не давите ему шею! — просила испанская танцовщица. — Что вы ее так судорожно сжали?
— Интересно, чем ты занимался на уроках физкультуры? — спросил Арнольд. — У тебя было освобождение?
«Лучше бы мне остаться внизу, — думал мальчик. — Вечно со мной что–то случается. Они давно были бы наверху, если б не я…»
— Спокойно, Ноябрь! Не помешает и в самом деле немножко расслабиться.
— Расслабиться?
— Да!
Минутный перерыв, чтобы мальчик смог отдышаться. Потом он уже не цеплялся так судорожно за шею жирафа.
Освещенные балконы и окна остались внизу.
Неожиданно наплыло облако. Липкий ком ваты. Воздух начал редеть. И тогда Ноябрь снова заговорил:
— Когда мы заберемся наверх, никто не станет называть меня Июнем Шомло? Или Августом? Или Февралем?
— Этого не бойся! Ты не услышишь ни одного плохого слова.
«Не исключено, правда, что хорошего тоже не услышишь».
Последнюю фразу Арнольд проговорил про себя. С кем–то они встретятся наверху? С какими существами? С какими типами? Или вообще ни с кем не встретятся?
«Там, наверху, у нас будет арена, — думала Росита. — Наша арена. Мы составим программу, ее будет прекрасно видно снизу. Все смогут посмотреть нашу программу».
Воздух становился все резче.
Но Ноябрь Шомло не зяб. Чуть приподняв голову, он мог увидеть пустынный заснеженный пейзаж. Но он не осмеливался часто глядеть вверх. Охотнее всего он зажмурил бы глаза.
Он чувствовал онемение во всем теле, которое бывает, когда отсидишь ногу. Казалось, он лишился веса. Стал невесомым. Выпал из самого себя. Сам не зная почему, он вдруг не смог удержаться от смеха.
— Я пересяду на облако! Сейчас же пересяду!
— У нашего друга поднялось настроение! — обрадовалась Росита.
— Но все же я не советую ему проделывать этот эксперимент. Слишком рискованное предприятие, — заметил Арнольд.
А про себя подумал: «Наверное, внизу уже сходится народ. Сейчас еще ночь, но на улицах и площадях собираются люди. Повсюду разнеслась весть о том, что можно увидеть кое–что интересное. Вверху что–то затевается. Вероятно, какой–нибудь мальчик заметил жирафа, бродящего за садом. Мальчик или девочка. Новость распространилась сразу. Разнеслась с быстротой молнии. Спящих растолкали. Растворили окна. Чиму тоже выглянула из окна. Сонно моргая, смотрит вверх. Под окном у нее Крючок. Тоже уставился в небо. Доктор киноведения набросил на себя домашнюю куртку и выбежал на улицу. Совершенно естественно, что с ним малютка Аги. И большая Аги вряд ли усидела дома. «Куда вы мчитесь на ночь глядя? Куда бежите? Скажете, наконец, или нет?»
Доктор киноведения ничего не отвечает. А моя маленькая приятельница показывает на небо: «Мама, разве ты не понимаешь? Сейчас мы увидим Арнольда Паскаля!»
Неожиданно перед Ноябрем Шомло возникла голова жирафа. Прижатая к Луне голова. Она плыла меж рваных ночных облаков, и глаза ее печально и влажно поблескивали.
Ноябрь сделал движение, словно желая уцепиться за нее.
Жираф возмутился:
— Уж не собираешься ли ты влезть мне прямо на физиономию?
Мальчик, запинаясь, извинился: право же, он вовсе не хотел…
Жираф прикрикнул:
— Слезай поскорее!
Одной рукой мальчик цеплялся за шею жирафа. Как за столбик у трамвайной остановки. Столбик на конечной остановке. Затем он медленно отпустил шею. Шагнул в небо.
За ним следовала Росита Омлетас.
Испанская танцовщица прижалась к жирафу:
— О мой милый! — Она легко перепорхнула в ночное небо. Недоверчиво огляделась. — Так вот здесь как?!
— Да, милая Росита, — проговорил позади нее Арнольд. — Ничего иного не могу вам предложить.
Да, иного предложить он не мог. Это был его небосвод. Небосвод Арнольда. С рассыпавшимися звездами, растрепанными ночными облаками, невероятно вогнутой луной.
Казалось, они попали в громадную бутылку с минеральной водой. С разбросанными повсюду звездными пузырьками. Освещенную каким–то странным, сумеречным светом.
Жираф все еще стоял, прислонясь к луне, словно к газовому фонарю.
— Мне хотелось бы напомнить, что на три четверти я еще внизу.
Арнольд покачал головой:
— Этот кисловато–горький голос! Как точно он перенял мой стиль. Ничего не поделаешь! Моя индивидуальность всех покоряет!