Стас тоже был молодым здоровым мужчиной, куда здоровей и крепче Эдички… И если впечатлительного Эдуарда можно было сильно напугать, то циничного Шатрова – вряд ли. Ника вздрогнула и открыла глаза. Она еще долго будет вспоминать его лицо, обезображенное смертью и ужасом.
Спохватившись, девушка бросила взгляд на часы и выключила духовку. Из комнаты доносились голоса: тонкий картавый Дашкин и Ольгин – уговаривающий, ласковый, наполненный любовью. Дарья ни в какую не хотела засыпать без сказки.
«Никчемное и бесполезное ты существо, Ника: ни семьи, ни ребенка… Был единственный преданный поклонник Эдичка, да и тот умер. А как утешительный приз осталась бестолковая, как и ты сама, безответная любовь, скорее похожая на первую влюбленность девочки-подростка с комплексами, чем на любовь двадцативосьмилетней женщины».
Вздохнув, Ника поднялась и вышла из кухни. Заглянув в детскую комнату, она увидела, что Ольга сидит рядом с Дашиной кроваткой и читает дочери книжку.
– Ник, я еще минут десять-пятнадцать. Если не трудно, вытащи пироги из печи и накрой противень фольгой. Минут через пять можешь начинать пировать, я к тебе присоединюсь, как только уснет Дарья.
– Я тебя дождусь, – пообещала Ника и вышла из комнаты. В коридоре она взяла свою сумочку и зашла в ванную, чтобы привести себя в порядок.
После умывания прохладной водой лицо немного посвежело, но все равно выглядело очень уставшим. Может, и правда принять приглашение Ольги и остаться у нее на ночь? Но так ничего не решив, Ника вернулась на кухню. Вытаскивая пироги из духовки, она ожидаемо обожгла палец.
– Как всегда, неловкая… – Отдернув руку от горячего противня, девушка сунула обожженный палец в рот и в ожидании подруги вновь села за стол.
Ольгу пришлось ждать долго: видимо, Даша все никак не хотела засыпать. Зато в сон стало клонить Нику, убаюканную домашним спокойствием теплой кухни, аппетитным запахом свежих пирогов и наконец-то пришедшим осознанием, что она уже дома, в Москве. Девушка поморгала и даже потрясла головой, силясь прогнать сонное состояние, но очертания предметов кухонной обстановки постепенно стали расплываться и словно заволакиваться дымкой. И вот Ника видит уже не плиту и настенные шкафчики, а заснеженное поле и себя со спины – бегущую куда-то через это поле. С трудом выдергивая ноги из снега, она пытается от чего-то убежать или, наоборот, куда-то успеть. На ней нелепая одежда: не куртка, не шуба, а нечто похожее на старый деревенский тулуп, подпоясанный к тому же веревкой. Один раз Ника спотыкается и падает. И так явно чувствует холод в руках, словно ее ладони и в самом деле погружаются в снег. Но она тут же вскакивает и снова, спотыкаясь, бежит куда-то в начавшую подергиваться сумерками даль. Ника не слышит своего голоса, но знает, что кричит – с надрывом, отчаянно, без надежды быть услышанной. Ее короткие рыжие волосы растрепались от бега и ветра, а веревка, подпоясывающая «тулуп», развязалась и волочится по снегу. И в голове пульсирует лишь одна мысль: «Убежать!» Убежать от этого страшного места, от выпущенной на свободу смерти. На ходу она оглядывается, будто желая проверить, не преследует ли ее кто. Но это уже не она, а растерянный, перепуганный мальчишка лет тринадцати-четырнадцати, чем-то напоминающий ее саму: такой же рыжий, с худым скуластым лицом и россыпью бледных веснушек на носу. Только глаза у мальчишки не зеленые, как у Ники, а светло-карие, белесыми ресницами и испуганным выражением напоминающие кроличьи.
Наконец мальчик останавливается – резко, будто наткнувшись на невидимую стену. Неуверенно подняв руку, он трогает воздух перед собой и тут же со смиренным обречением опускает руку.
«Ника…» – Словно услышав свое имя, мальчишка резко оборачивается…
– Ника, Ника!
Девушка почувствовала, что ее тормошат за плечо, открыла глаза и увидела перед собой Ольгу. Выражение лица подруги было встревоженным. Ника, хмурясь со сна, поморгала и подняла вопросительно брови.
– Ты уснула… – Ольга сделала паузу и тоже нахмурилась. – И закричала во сне. Я испугалась и…
– Закричала? Надо же… Я разбудила Дашу?
– Нет.
– Хорошо, – ответила девушка и, морщась, словно от головной боли, потерла пальцами виски. Приснившийся мальчик был персонажем из рукописи Эдички, и Ника будто в него перевоплотилась. И хоть в тех отрывках, которые у нее были, Эдуард не дал подробного описания героя, Нике казалось, что приятель списал бы его внешность с нее. Просто в каждом его романе один из персонажей обязательно походил внешностью на Нику.
– Ну, как, решила остаться у нас? – перебил ее мысли голос подруги.
– Не знаю, Оль. Скорей всего нет. – Она подумала, что неплохо было бы дома еще раз перечитать отрывки.
– Вот поедим пирогов, тогда, может, и передумаешь, – с надеждой произнесла Ольга и, отвернувшись к плите, добавила: – Брат позвонил. Сказал, что скоро приедет.
– Андрей? – встрепенулась Ника. Вот черт, не ожидала… Не ожидала, что в груди обожжет так сильно и знакомо лишь только при одном упоминании об Андрее. – Я… Я пойду.
– Куда? – развернулась Ольга и недоуменно посмотрела на неожиданно засуетившуюся подругу. – Куда ты пойдешь?
– Домой. Куда же еще? – улыбнулась Ника, постаравшись, чтобы ее слова и поведение выглядели естественно, не выдали нервозности. Но улыбка вышла натянутой и жалкой.
– Вот поешь пирогов, тогда и топай, куда хочешь. Я попрошу Андрея, чтобы он отвез тебя.
– Нет, нет, не надо, – замотала головой Ника. И Ольга посмотрела на нее с еще бо€льшим недоумением.
– Ник, тебя что, напугал визит Андрюхи?
– Нет, нет, конечно. При чем тут он… – неестественно засмеялась она и села обратно за стол. Ольга снова подозрительно покосилась на нее и отвернулась к плите.
– Хорошо, что я пироги затеяла! И тебя накормлю, и Андрея! Лилька вряд ли ему печет. Подождем его, а?
Ника рассеянно кивнула. Ольга, выкладывая пироги в большую миску, продолжала что-то оживленно рассказывать – уже не про Андрея, про дочь. Ника слушала ее вполуха, задумчиво обводя пальцем рисунок на скатерти. Закорючки, незамкнутые кривые… Вот такая и ее жизнь – крючочки и рваные линии каких-то малюсеньких событий на однотонном полотне повседневности. И таким же незамысловатым зигзагом на короткий, как вспышка молнии, момент иногда в ее жизни появляется Андрей.
Когда они виделись в последний раз? Еще в августе, на Володин день рождения, когда большой «семейной» компанией выезжали за город на шашлыки. Андрей, конечно, был с Лилей и с Никой перекинулся лишь парой вежливых фраз. С тех пор они не виделись, даже на Новый год, потому что Андрей праздновал его в каком-то подмосковном пансионате.
– Ты меня не слушаешь?
Мягкий голос подруги вернул в реальность, Ника сморгнула и, покраснев, виновато улыбнулась:
– Прости…
– Ты выглядишь очень уставшей и расстроенной.
– Немудрено, – пробормотала Ника, намекая на свои приключения.
– Ладно, раз не хочешь оставаться, тогда пусть уж Андрей отвезет тебя. Я попрошу его, даже если ты и возражаешь!
Ника обреченно кивнула в ответ и почти равнодушно подумала, что было бы лучше, если бы она ушла раньше, до того, как приедет Андрей. Не хотелось, чтобы он видел ее такой: взъерошенной, без косметики на уставшем невыразительном лице, в старых джинсах и еще более старом растянутом свитере. Да впрочем, какая разница. Для Андрея она останется незаметной хоть в протертых джинсах, хоть в шикарном вечернем платье. Лишь для нее их встречи не проходят безболезненно и «реабилитационный период» потом растягивается на неопределенные сроки. Рецидивы, твою мать, этой застарелой, безнадежно въевшейся в сердце любви, с самого начала обреченной на невзаимность.
Брат Ольги приехал минут через десять. Он вошел в кухню, и вместе с ним ворвался свежий запах вкусного морозного воздуха. Коротко стриженные русые волосы Андрея, его раскрасневшиеся щеки, обветренная кожа рук, свитер и брюки были пропитаны этим волнующим запахом, который, смешавшись с ароматом выпечки, придал еще больше уюта небольшой кухне. И эта смесь запахов вызвала у Ники приступ болезненной ностальгии по тем временам, когда ее надежды и мечты еще не казались несбыточными.