— Но…
— Принимая во внимание значительное количество не занятого пока в квартале офисного пространства, вы бы могли рассматривать «Сандиал-Хаус» как средство привлечения потенциальных арендаторов: всегда хорошо, когда в обеденный час есть где перекусить.
По появившемуся в глазах Рассела блеску Мэдисон без труда догадался, что тот уже подсчитывает прибыли.
— Не знаю, не знаю, — протянул бизнесмен. — Такое революционное предложение… А что вы думаете по этому поводу? — Он не спеша повернулся к Макки-старшему.
Взглянув на отца, Мэдисон был поражен выражением его лица. Непроницаемая маска. «Ну скажи же что-нибудь, папа, поддержи меня!»
— Мм… — осторожно протянул Макки-старший. — Мне еще надо разобраться, на что вы тут намекаете, и вообще…
В этот момент дверь распахнулась и на пороге появилась Бланш:
— Мистер Макки, Дэвид Бэнкс на третьей линии.
Мэдисон бросил на нее раздраженный взгляд:
— Я же сказал, что занят. Перезвоню позже.
— Вам бы лучше сейчас с ним поговорить. — Выражение лица секретарши не обещало ничего хорошего.
Мэдисон, вздохнув, извинился перед присутствующими и, подойдя к столу, взял трубку.
— Дэвид? Что-то случилось?
Прижав трубку к уху, Мэдисон слушал с выражением полного недоумения.
— Когда? Но я не издавал никаких документов. Я был в Тусоне!
Послушав еще с минуту, он медленно перевел взгляд на отца.
— Спасибо. Я тебе перезвоню.
Нервно бросив трубку на рычаг, Мэдисон обернулся к отцу, с трудом сдерживая закипавшую в нем ярость:
— Думаю, ты знаешь, как некое требование о принудительном отъеме собственности попало в муниципалитет, не так ли, папочка?
— Видишь ли, сын, я как раз собирался тебе сказать. Ты был занят, уезжал из города, а я просто хотел помочь…
— Черт… — Мэдисон ударил кулаком по столу. Он едва удерживался от того, чтобы сгоряча не сказать всего, что крутилось у него на языке.
— Подождите-ка минуту, — неожиданно вмешался Стентон. — Мы говорим о «Сандиал-Хаус»?
— Именно о нем, — прорычал Мэдисон.
— Ну полно, не сердись так на своего старого папашу. — Рассел усмехнулся. — Зато теперь все проблемы позади, и пусть городские чиновники сделают свою работу. Они снесут это старье и освободят нам площадку, а вредная малышка Каллауэй уйдет в историю.
— О да! Вот уж прессе будет где разгуляться, — язвительно заметил Мэдисон. — Представляю заголовки на первых полосах газет: «Местный Голиаф обездолил беспомощную мать и ее маленького сына». — Он невесело рассмеялся. — И это будет только начало. Потом вам придется сражаться с Обществом охраны старины, с многочисленными женскими организациями, с органами опеки и, наконец, с Ассоциацией мелких предпринимателей — все это не считая стычек с соседями этой женщины, которые будут стоять за нее горой.
Рассел, побагровев, вскочил и повернулся к Макки-старшему:
— Не надо было мне тебя слушать! Твой сынок повредился умом, вот что я скажу тебе! А ты! — Он снова принялся буравить взглядом Мэдисона. — Я никогда не прощу тебе того, что ты сделал с моей дочерью и со мной, разорвав помолвку в самый последний момент! Негодяй! Ты меня уже однажды одурачил, и больше дурачить себя я не позволю. Ты на меня больше не работаешь! И знаешь, что я тебе скажу? Я рад, что ты не мой зять!
Внезапно Рассел побелел как полотно, глаза его неподвижно остановились на двери.
Встревоженно обернувшись, Мэдисон увидел Викторию.
— Боже, как ты сумела войти так незаметно?
— Если бы вы не ругались, как мальчишки на школьном дворе, тогда, возможно, больше бы обращали внимания на то, что происходит вокруг, — ледяным тоном невозмутимо сообщила Виктория.
В комнате повисла неловкая тишина.
— Ладно, мне давно пора было это сделать, да уж лучше поздно, чем никогда, — все тем же спокойным тоном продолжала гостья. — А ты, отец, сядь!
Рассел в растерянности посмотрел на дочь и медленно опустился на диван.
— Для начала, да будет тебе известно: Мэдисон не разрывал помолвку. Это я отменила тогда нашу свадьбу.
— Что? — Брови Стентона поползли вверх.
Мэдисон попытался вмешаться, но Виктория только отрицательно покачала головой:
— Помолчи, сейчас не время.
Она снова заговорила, и Мэдисон не мог удержаться от тщеславного чувства удовлетворения при виде того, как на глазах меняется выражение на лице Рассела. Когда Виктория поставила последнюю точку в своем рассказе, ее отец продолжал сидеть неподвижно, уронив голову на руки. Прошло несколько жутких секунд, прежде чем он заговорил, а вернее, простонал: