- Хватай!..
- Есть добыча!
Женщину выволокли из чума. Она хватала руками воздух, натыкалась на казаков.
- Ослепшая...
- Что? - удивился атаман.
- Ослепшая!
- Оставьте ее.
...Казаки собирались в путь. Подсчитали урон, да так и ахнули: половины казаков не досчитались - в бою полегли. Не выжил и Егорка Ветродуй: проохал, промучился день и умер.
Схоронили поспешно своих товарищей.
Не успели дощаники отплыть от берега, прибежала серая собака и заметалась по прибрежному песку. Скулит, лает, в воду рвется.
Тимошка Ловкий вскинул пищаль, прицелился и выстрелил. Взвыла от боли Терна и, волоча перешибленную ногу, скрылась в густых зарослях.
Дощаники отплыли от берега и плавно закачались, заскользили по блестящему зеленому полотну реки.
Саранчо охал от боли. Талачи испуганно моргала, оглядывалась по сторонам, крепко прижимала к груди маленького Учана.
Чалык сидел на корточках, смотрел перед собой. Он хотел последний раз взглянуть на родное стойбище, но не хватило сил поднять голову.
Далеко-далеко маленькой острой горкой стоял одинокий чум. Тыкыльмо сидела, низко склонясь, у погасающего костра. Высохшие руки торопливо шарили вокруг, и Тыкыльмо, нащупав сучок или сухую ветку, судорожно хватала ее и бросала в огонь, чтобы не дать ему погаснуть.
Порывистый ветер рвал ветхую покрышку чума, глухо завывал.
Вынырнула из-за горы луна, скользнула по вершинам деревьев, посеребрила острую макушку чума и закачалась на волнах реки. Из чума доносились глухие рыдания и вопли; они плыли над тайгой, сливаясь с ее шумом, и тонули в безбрежном темно-синем океане. Даже эхо не вторило им. Только ночной хозяин-филин, сидя на суку, бросал в вечерний сумрак отрывисто и глухо: бу-бу-бу!..
ПЛЕННИКИ
У приказной избы шумели и суетились. Сбивая друг друга с ног, шмыгали служилые люди. Из уст в уста передавалось:
- Казаки вернулись!
- Неужто?
- Да-а! С превеликими потерями. Почитай, и половины не вернулось сгинули.
- А привезли? - спрашивал красноносый писец попа.
- Как же! Привезли, привезли!
- О! - удивлялся писец. - А по вкусу ли великому государю?
- Дурень! - оскалил зубы поп. - Чай, я не государь, и не моего ума сие понимание.
- Ладные? - приставал писец.
- Самые что ни на есть доподлинные лесные тунгусы! - торопливо бросил поп и побежал.
Писец покачал головой и тоже побежал.
Данилка вертелся у воеводского дома. Слышал он, что привезли эвенков из самых что ни на есть дремучих лесов.
Вдруг Данилка увидел Артамошку. Тот несся по двору.
- Артамошка! - крикнул Данилка.
Но Артамошка замахал руками: "Не до тебя, бегу по делам!" - и скрылся в поварне. Вылетел из поварни и, бегом перебежав двор, скрылся в мыльне, из мыльни опять побежал в воеводскую избу.
Артамошка подрос, раздался в плечах. Данилке обидно: он старше Артамошки на год и ростом Артамошка был ему только до плеча, а сейчас Артамошка выше его, да и по силе куда сильнее. Несколько раз встречал и провожал Данилка глазами Артамошку, но каждый раз вспотевший, озабоченный Артамошка отмахивался от друга. Лишь после обеда подошел он к Данилке, утирая шапкой со лба капли пота:
- Заждался?
Данилка нетерпеливо суетился:
- Покажешь?
- Покажу, - ответил Артамошка, зная, о чем спрашивал Данилка.
- Боязно? - крутился Данилка и заглядывал в глаза Артамошке.
- Мне не боязно.
Данилка позавидовал, а все же спросил:
- А ты их видел?
- Как вели, то видел.
- Почитай, страшнее аманатов?
- Страшнее!
- Одноглазы?
- Нет, - ответил Артамошка, - глаза два. С лица все желты, и у мужиков и у бабы косы, и баба в штанах и мужик в штанах из шкур волчьих да медвежьих. Парнишку с ними поймали, и тот в шкурах медвежьих, и тот с косичкой и так же по-ихнему лопочет.
- Ой-ёй-ёй!.. - удивился Данилка.
- Пошли! - торопил Артамошка.
Мальчишки, пригибаясь и оглядываясь по сторонам, шли по грязным закоулкам.
Вот и изба караульная - прошли. Вот и вторая изба, для пленников, тоже прошли.
- Куда? - удивился Данилка.
- В избы их не взяли, - объяснил Артамошка, - тепла они не терпят. Живут в углу двора под караулом.
- И в дождь сидят?
- Сидят. Караульный казак дерюгой накрывается, а они так сидят.
- Дрожат?
- Нет... Страсть подарков сколь навезли казаки нашему воеводе.
- Много? - удивился Данилка.
- Шкур лис, белок, медведей, волков - целая гора! - хвастал Артамошка. - А самому правителю подарил атаман Терешкин лук со стрелами. Вот это лук! Все диву дивятся. Огонь, а не лук, десять пищалей заменит! Атаман сказывал, что стрела из этого лука пять деревов зараз прошибает.
Данилка так и застыл от удивления. Артамошка ткнул его в бок:
- Ложись!
Они легли и приникли к щелке в заборе. На земле, прижавшись друг к другу, сидели на корточках пленники. Саранчо уставил потухшие глаза в землю, ветер трепал его серые космы, скуластое лицо отливало синевой. Талачи дремала, свесив голову на грудь, крепко сжимая в руках маленького Учана. Чалык смотрел в небо, встречал и провожал набегающие облака. Косичка смешно торчала на его взлохмаченной голове. Он совал в рот былинку, кусал ее и сплевывал.
Данилка был недоволен:
- Такие же аманаты, как и те: лицом желты, с косичками, только в шкуры обрядились.
Щелка была очень узкая. Друзья решили зайти с другой стороны. Услышав шорох, Чалык оглянулся, блеснул глазами.
- Вот черти! - сказал Артамошка. - Скорчились, притихли, как умерли, а вот подойди к ним, то ногу или руку живо отхватят напрочь!
Данилка и Артамошка перелезли через старые бревна, обошли караульную избу, упали на животы, тихонько поползли. Теперь пленники были близко, их хорошо видно. И когда караульный казак выбил из кремня искру, закурил трубку и, лениво раскачиваясь, пошагал в противоположный угол дворика, Данилка вполголоса крикнул пленникам:
- Эй ты, мужичок с бабьей косой! Это хошь? - и показал кулак.
Чалык взглянул, опустил глаза, печальный и приниженный.
Данилка не унимался:
- Эй вы, кукарлы-мукарлы!
Артамошка и Данилка засмеялись. Чалык посмотрел на них в упор.
- Ага, - обрадовался Данилка, - видно, я на их речах молвил, понимать начинают!
И опять пробормотал:
- Эй ты, кукарлы-мукарлы!
- Погодь, - перебил его Артамошка, - он у меня заговорит.
Артамошка схватил сухой комок глины, пустил его в Чалыка.
Друзья закатились приглушенным смехом, но тут же умолкли. Комок глины попал Чалыку в лицо, разлетелся пылью, оставив на щеке багрово-грязное пятно. Чалык слегка вздрогнул, но спокойно поднял голову, печальные глаза его встретились с озорными, смеющимися глазами Артамошки. Артамошка съежился, отвел глаза. Чалык не сводил глаз с обидчика.
"Крепкий, другой бы взвыл", - подумал Артамошка. Взглянув искоса, будто украдкой, на Чалыка, Артамошка вздохнул - ему показалось, что мальчик низко склонился к земле и плачет. Данилка горячился:
- Дай-ка я, у меня, небось, запляшет! - Он схватил огромный комок отвердевшей, как камень, глины и замахнулся.
Артамошка рывком остановил руку Данилки:
- Не трожь!
- О, испужался! Трус! Трус!
Артамошка выбил комок из рук Данилки. Комок упал к ногам. Узкие щелки глаз Чалыка расширились, брови вздрогнули, и светлые бисеринки посыпались одна за другой, оставляя на измученном, грязном лице его светлую дорожку.
Птицей встрепенулось сердце Артамошки. Дергая за рукав опешившего Данилку, Артамошка торопливо шептал:
- Не надо, Данилка, пошли, пошли... Смотри, караульный схватит!
- Да-да! - загромыхал чей-то раскатистый бас чуть не над самым ухом Артамошки.
Данилка и Артамошка едва успели отскочить в сторону и припали к земле. К пленникам, опираясь на посох, важно шагал сам правитель городка. Рядом с ним шли две женщины, письменный голова и воеводский поп.