Филимон молчал, а потом, как бы разговаривая сам с собой, сказал:
- В Братский острог. Острог тот круторог, но не такие рога ломали и эти сломим! На то мы и ватажники!
- Ватажники? - спросил задремавший от усталости Артамошка.
- Спи! - ласково погладил Филимон по щеке сына.
Артамошка уже давно клевал носом, бормотал спросонья нелепицу.
Над рекой плыл туман, обдавал сыростью и холодом. Филимон прикрыл сына шубейкой, посмотрел на Чалыка:
- Ты бы, браток, прилег, что сидишь!
Чалык не спал, он сидел в ногах Артамошки, прислушиваясь к мерным ударам весел, завыванью ветра, тяжелым взмахам гребцов.
- Чума нет... Оленя нет... Счастья нет!.. - шептали его губы.
Только к утру уснул Чалык. Спал он недолго. Проснувшись, увидел, что в стружке он один. Люди толпились на берегу у костров. Это был привал.
У большого костра собрались ватажники. Слушали они балагура, человека бывалого Николку Стрешнева. Николка много скитался по свету, много видел, многое испытал. Трижды был бит кнутом, дважды пытан на дыбе; лишился Николка в драке уха, неловко хромал на левую ногу. Но нрава он был веселого и рассказчик такой, что ночь напролет рады ватажники слушать его складные речи. Вел разговор о Братском остроге, откуда убежал прошлым летом, спасаясь от злобного приказчика. Речь начал Николка не спеша:
- Братский острог - древний острог: не считаны ему лета, не писаны ему года. Стоит он на высоком берегу, на крутом яру. Внизу, под яром, играет Ангара, прозывается она Синей рекой. Поодаль, впадая в Ангару, тихо плещется кроткая Ока. На слиянии этих рек и поставили русские люди острожек. Лучшего места и не сыскать. К северу раскинулись дремучие леса, стоят седые горы, к востоку - пашни черные. Места столь для пашен привольны, что жили бы хлеборобы сыто и богато, да грабит их приказчик, подлая душа, Христофор Кафтырев, дочиста отбирает плоды тяжких пашенных трудов. Окрестности вокруг и лесные и травные, выгон для скота добрый...
Николка вздохнул, умолк. Ватажников растревожили его рассказы о привольном житье.
- Сказывай, сказывай! - торопили они.
- А в лесах живут со своими оленями и собаками народцы, тунгусы бродячие охотники, умелые звероловы. К югу от острожка, по Ангаре, тянется ангарская Сытая долина - родина бурят-кочевников. По ней ставят они свои юрты и пасут табуны скота.
Повелел московский царь-государь освоить ту сибирскую землицу, подвести бурят и тунгусов под его сильную руку, заставить их платить ясак в царскую казну. Снаряжал царь в Сибирь отряд за отрядом. А кроме того, шли сюда искать счастья гулящие казаки, вольные люди, смелые открыватели неведомых землиц и царств.
Выстроили казаки на берегу Ангары острожек, укрепились в нем, зазимовали.
Так вырос Братский острог - русская крепость на Ангаре. Гордился острог высокими стенами - частоколом - да глубокими рвами. Зияли на толстых стенах острога оконца-бойницы для стрельбы из пушек да из пищалей, чернели оконца смольные, из которых казаки обливали врага горячей смолой. Имел острог и потайной подземный выход к Ангаре, где лодки причальные могли подходить чуть не вплотную к острожной стене.
Только недолго довелось грозному острогу воевать, из пушек и пищалей палить. Не сладко жилось лесным людям; по дремучей тайге прятались они, как затравленные зайцы: обижали их разбойные ханы со своими ватагами; кровавые добытчики, подобно огню, набегали с южной стороны - грабили, убивали, уводили в плен. Сколько пролито было крови, сколько загублено тунгусов и бурят - счету нет! Целые племена истреблялись начисто... Рыба ищет, где глубже, а человек - где лучше. Лесные люди без опаски пришли к острогу-крепости. Принесли мирные подарки - шкуры лис, соболей, песцов - и встали в подданство русского царя. За толстыми стенами острога, под крепкой рукой русских воинов, не страшны разбойники-ханы!
- Чудно! Говори, Николка, да не заговаривайся. Что ж, тунгусы и буряты тайгу бросили, пришли и работными людями стали или пашенными крестьянами? - усомнился старый ватажник Петрован Смолин и сумрачно посмотрел на словоохотливого рассказчика.
А рассказчик хитро глаза сощурил, молча оглядел Петрована Смолина и продолжал:
- Посмотрели тунгусы и буряты на житье русских работных людей и диву дивятся: сколь мудрые они умельцы, какие мастера смышленые на все руки! Что нам, сынам Руси, запросто и обычно, то для тунгусов и бурят невиданные диковинки. Смотрят они на избы русские, на бревенчатые строения и от удивления будто громом оглушены. Памятно мне: один старый, столетний тунгус подошел, ощупал мою избенку, походил вокруг, расхохотался: "Совсем лючи глупые люди! Зачем такой чум ставят? Как кочевать, его на оленей не положишь, в далекую тайгу не увезешь. Век жить на одном месте? Совсем худо!"
Ватажники громко смеялись. Николка остановил их:
- Тунгусы - храбрые охотники и звероловы. Огневых пищалей не имеют, со стрелами да рогатинами идут и на медведя и на кабана. Но сыскался у нас в Братске беглый мужик Мишка Кошкин. Пересмешник, плясун, буян, а родила его мать с золотыми руками. До чего ж славно мастерит всякие мудреные затеи - ум мутится! Увидел он тунгусские ловушки на соболей, на лисиц, на волков и давай похваляться: "Да я такие смастерю ловушки на зверей, что небу будет жарко! Вся добыча - в моих руках, все соболи - у меня за пазухой!"
- Смастерил? - не утерпел Петрован Смолин.
- Смастерил на удивление всем охотникам и звероловам. Дивные самоловы! Стали тунгусы перенимать, а Мишка Кошкин - душа нараспашку кричит: "Берите, пользуйтесь! Я еще не то могу, мне все подручно!" Тунгусы и буряты к хлебушку нашему приобыкли да к царскому вину. Огненной водой зовут. Только давай!
Ватажники зашумели, к рассказчику подскочил рыжебородый мужик.
- Николка, о вине помолчи! Нутро и плачет и горит! Клянусь, бочонок с государевым вином поставь - до дна выпью одним духом!
Захохотали ватажники.
Рассказчик закурил трубку, выпустил облако едкого дыма, опять заговорил:
- Тунгусы и буряты в ум взять не могут: откуда калачи да караваи родятся? На пашни смотрят и разгадать не в силах: зимой пашни в снегах, весной - в зелени, летом - в золотых колосьях, а где же караваи да калачи?
Ватажники удивлялись:
- Одно слово - лесные!
- Темнота!
- Пашня-то не всякого кормит, а только радивого да умелого...
- Не кичись, Степка, - остановил особо ретивого ватажника рассказчик. - Тунгусы и буряты - смышленый народец, они и к пашням приобыкнут, дай только срок. А в тайге тунгусы - что рыба в воде: знают каждую звериную тропку, все горные переходы и выходы из дебрей, им ведомы все перевалы и волоки, чуют далеко звериный топот, птичий клекот, змеиный шип... Не худо бы в проводниках иметь нашему атаману старого тунгуса, меньше бы блуждали по буреломам, болотам да страшным кручам, зря бы не маялись.
Ватажники притихли. Немало бед приключалось с ними в неведомых лесных далях, в нехоженых дебрях. Черная тайга - ненасытная пасть: зазевался проглотит!
Петрован Смолин шумно вздохнул:
- Сладки твои речи, Николка, особливо о пашнях, о хлебушке сытном. Все бы бросил, сел на землю, слезами да потом ее напоил - роди, мать сыра земля, корми щедро!
А Николка ему в ответ:
- Ненасытна царская казна, тяжела воеводская рука. Замучили сборщики - плати воеводскому двору, неси хлеб, рыбу, лесные добычи; тунгусы - белку, соболя, лисицу; буряты - мясо, скот, сало, кожи. Жиреют воеводские приспешники, набивают добром кладовые купцы, все богатеют именем московского царя, только пашенные крестьяне да черный народ живет бедно, в нужде, в беде.
Злобно свели брови ватажники, сбили рассказчика острым словом:
- Так ли неприступна Братская крепость, сильна железная рука злодея Христофора Кафтырева?
- Не таких валил черный народ, топтал ногами! Сила-то вот она! - И Петрован Смолин энергично замахал кулаками.