Купцы собрались на сход. Вышел на середину купец Тарасов. Богател он рыбным торгом.
- Приказчик Христофор Кафтырев обобрал нас как есть дочиста...
- Раздел! - перебил его купец Пронин.
- Доподлинно раздел! - понеслись голоса.
- Подарки дорогие принял, - продолжал Тарасов, - почести взял, пошлину непомерную собрал, а все орет: "Мало!" - и угрожает нам, купцам. Как так?
Выбрали купцы старейших и почтеннейших посланцев и отправили их к приказчику уговаривать его сбавить пошлины. Пошли выборные купцы, понесли подарки дорогие: деньги, соболей, лисиц, бочку меду, воску, кусок товара красного и многое другое.
Издали увидел приказчик приближение купцов, приказал распахнуть широкие ворота острога. Принял гостей с честью, обласкал, подарки принял. Чаркой водки обнес и даже, к удивлению всех, облобызал купца Тарасова. От умиления купец прослезился, все склонили низко головы, достав бородами до полу, и, довольные, ушли. Так уладили свои дела купцы и мирно стали отплывать, подсчитывая прибыли.
Приказчик тоже считал по ночам свои доходы, небывало большие, радовался.
...А тем временем в стане Филимон вел крутой разговор с Никитой Седым. Плакался Никита на тяжкую долю:
- Пухнет народишко с голодухи и сил не имеет спихнуть приказчика лиходея и вора.
Филимон молчал, шумно дышал, сходились у переносья густые брови. Никита Седой горячился:
- До ярмарки амбары лопались от зерна, под крышу оно подпирало. Ходил я с народом за милостью. Выслал приказчик казаков с саблями, казаки народ разогнали, многих покалечили...
- Вот те и милость! А велика ль сила в остроге? - спросил Филимон, пронизывая Никиту пытливыми глазами.
- Велика! Острог - крепость неприступная, сидит в ней приказчик за стеной высокой, и терпит от него народ разорение и лютости. Палач топора из рук не выпускает.
Никита склонился к уху Филимона, дыханием горячим обжег:
- О тебе, Филимон, и о твоей вольнице прослышал приказчик от наушников и отписал государям на Москву. В той грамоте всяко тебя поносил и потешался. "Я, - говорит, - верный государев слуга, со мной этому голышу, атаману рваному, Филимошке, не тягаться. Изловлю я его, беспременно изловлю, забью в железо. Известно мне: Филимошка и кузнец и плотник, заставлю его новенькую виселицу поставить, крепкий железный крюк сковать, чтоб не сорвалась тугая петля. На ней и повешу воровского атамана".
Скулы Филимона заходили, забегали глаза, блеснули жгучей искрой. Заскрежетал он зубами так, что даже у Никиты мороз по спине пробежал.
- Не столь ты грозен, государев приказчик Христофор Кафтырев! Коль задумал мне подарочек - два столба с перекладиной да тугую петельку на крепком крюке, я смастерю тебе отдарочек - диковинную вещицу, век будешь помнить!
Филимон к ватаге вышел, зычным голосом ее окликнул:
- Атаманы-молодцы, острогу Братскому не стоять - повалим! Приказчику государеву, мучителю Христофору Кафтыреву, не жить - убьем!
В ответ ватага всполошилась, разбуянилась:
- Не стоять!
- Повалим!
- Лиходея-приказчика спихнем, ногами раздавим!
Слышался Артамошкин голос:
- Воля!
К ночи ватага Филимона стала пополняться. Приходили крестьяне пашенные, босяки острожные, беглецы и прочий гулявый и бездомный народ. Шли кто с чем мог: с пищалями, вилами, рогатинами, кольями, а кто и просто с дубьем. Рать собралась не малая. Трясли мужики широкими бородами, скалили злобно зубы, рвались в неравный бой с ненавистным острогом.
Рано утром ватага выступила. Вмиг повалили и разнесли по бревешкам несколько лавок, разгромили казенную избу - ту, что стояла на площади.
Покатилась ватага горячей лавиной на острог. Ощетинился острог, принял бунтовщиков огнем из пищалей, тучей стрел и градом камней. Бунтовщики то отступали, то вновь бешено бросались на острожные стены, падая и истекая кровью.
Чалык стоял за раскидистой сосной и пускал меткие стрелы. Артамошка палил из пищали.
Целую неделю безуспешно нападала ватага на острог, много ватажников полегло замертво, много было поранено, покалечено, а острог стоял серой неприступной скалой, и, казалось, никакая сила не могла его свалить. Отступила ватага, разбросалась лагерем поодаль. Затревожился Филимон. "Крепок острог! Велика острожная сила!"
Среди ватаги шел ропот: на исходе были запасы, немного осталось пороху и свинца, да и живая сила поубавилась.
На рассвете ватажники вновь ринулись на острог. Хотел Филимон взять его приступом, коль не удастся взять - сжечь. Вновь отбился острог, и вновь понесли ватажники большой урон. Малодушные тут же разбежались неведомо куда.
Собрал Филимон круг. Зло смотрели на него ватажники. Взошел он на высокий помост, шапку снял:
- Люди вольные! Пусты наши хлебные мешки. Как жить будем? Нет у нас ни пороху, ни свинца. Как воевать будем? Прогневили мы царя и бога. Как спастись от лютой казни нам? Может, разбредемся по лесам?
- Ого-го-го! - загудела толпа. - Обломали зубы да хвост поджали! Негоже, атаман!
Вылетел вперед Никита Седой, багровый от злости, сумрачно огляделся:
- Не дело сказал, атаман! Нам ли, вольным, на плаху голову класть! Нам ли, вольным, слезы пускать! То негоже!
Ватажники бушевали:
- Острог крепок! Зубов не хватит!
- Острог - сила!
- Ослабели люди!
- Приказчик всех побьет!
"Мала сила, - подумал Филимон, - мала!" И сам устыдился своего малодушия. Вскинул голову, в усы улыбнулся, в глазах искры вспыхнули. Шагнул он, грозный, неустрашимый, на край помоста, чтоб слышны были его слова:
- Не отдадим волю!
- Не отдадим! - подхватила толпа и заколыхалась, как волны в бурю.
Филимон горячился, далеко слышался его голос:
- Вокруг нас силы людские превеликие: крестьяне окрестные, юрты бурят, стойбища тунгусов. У всех горькая доля, всем приказчик - вор и лиходей! Все пойдут под наше знамя!
- Дело говоришь! Дело!
- Говори, Филимон! За сердце берет!
- Шли лазутчиков! Шли умельцев! Пусть скликают людишек лесных!
...Разослал Филимон людей на все четыре стороны. А сам остался держать острог в осаде малой.
Никита Седой вызвался стойбища эвенков всполошить, поднять эвенков на войну с лютым казнителем - приказчиком. Взял Никита с собой лазутчиком Чалыка. Лучшего и не сыщешь: и глазом остер и умом не обижен, а главное речи эвенкийские разумеет.
Вызвался ватажник Степан Громов всполошить бурятские юрты, поднять на войну все бурятские улусы*. Взял он в лазутчики себе Артамошку.
_______________
* У л у с - селение у бурят.
Рыскали по тайге, по лесам дремучим, по бурятским улусам, по стойбищам эвенков Филимоновы посланцы. Наполнялась тайга людским гамом, забушевала в ней невиданная буря.
Чалык и Никита Седой вихрем метались по тайге. Чалык подъезжал к стойбищу и, не слезая с усталого оленя, пускал стрелу-войну. Взвивалась стрела ястребом, схватывал ее старейший чума и тут же садился на оленя и без оглядки летел с нею по чумам своего рода. В одном стойбище зашли Чалык и Никита в чум, чтоб передохнуть и рассказать эвенкам тайну Филимонова похода. Эвенки приняли их за изменников, схватили Никиту и, связав, бросили в яму, а Чалык успел вырваться и убежать.
Быстро стрелу-войну донесли до самого Чапчагира - вожака эвенков. Стар был Чапчагир, но крепок, крутонрав. Схватил он стрелу из рук посланца, повернул ее к огню очага.
- Стар я и глазам своим плохо верю. Калтача, - обратился он к сыну, взгляни-ка ты!
Сын взял стрелу, посмотрел и от неожиданности уронил ее у самого очага. Чапчагир спросил:
- Почему молчишь, сын, что увидели твои острые глаза?
Сын торопливо ответил:
- На мои глаза туман пал, не верю я им... Не позвать ли нам нашего малыша Еремчу? Глаз у него острее лисьего.
- Зови!
В чум вошел младший сын Чапчагира, Еремча. Поглядел он на стрелу, забегал по чуму:
- Это стрела-война. Что ж вы ждете! Война! Война!