Вот уж не думал не гадал, а устоявшееся название-то вон откуда корни берёт. Прямо вот с этого бульвара, не иначе.
— Мне только одно пирожное можно. Иначе поправлюсь, в балетные наряды не влезу и мой антрепренёр меня выпорет.
— Прямо таки выпорет? — не поверил я.
— А что тут такого. Нас, безродных, с самого училища лупят все, кому не лень. Вот когда покровитель появляется, то отстают, хоть деньги тянут, а не хватило ума покровителя заиметь, так будь любезна, другими местами отрабатывай. Мамашка моя таким же образом из крепостных выбралась. Тоже балериной была в крепостном театре, но не долго. Мной забеременела, и отчего-то ей вольную выписали.
От скользкой темы я почти было ушёл, когда мы зашли в одну из венских кофеен которых на Невском как бы не с дюжину устроено, и занялись выбором напитков и десерта, но Авдотья оказалось дамочкой настойчивой, и доев пирожное, запаниковала.
— Мне сегодня до ночи нужно восемь рублей за квартиру оплатить, иначе старуха обещала мои вещи на улицу выкинуть. Зря я с ней связалась. Надо было у мужиков угол снимать. Там бы я договорилась, — посетовала девица, вполне понятно давая понять, что бы послужило мерой к расчёту.
— Этот вопрос мы решим, — погладил я её по руке, — Но, Авдотьюшка, сдаётся мне, вы всё преувеличиваете. Не может такого быть, чтобы в балетном училище такие ужасы существовали, — подзадорил я балеринку, которая уже приняла вместе со мной приличную порцию глинтвейна, грамм этак под четыреста с лишним, разумеется, выпитого чисто для согрева и от простуды, и её, голодную, уже изрядно развезло.
— Меня одно время в училище каждую неделю на показ и порку вызывали. Сначала гости всё показывать заставляли, на вертикальном шпагате, затем лапали по очереди и жребий кидали, кто кого из нас выпорет, — бесхитростно поведала мне уже пьяненькая балерина, — Потом легче стало, когда я одного из меценатов соблазнила. Пусть он хоть и старый, но ещё тот затейник оказался. Всякому разному меня обучил. Но он мне деньги начал давать. Я за показательный вечер с пуделями, перед парой его гостей, иногда по пятьдесят рублей получала, — произнесла несостоявшаяся «бульварная» с какой-то гордостью.
Как по мне — нашла чем гордиться, но на заметку я это возьму.
Я не мог не удивиться её откровенности. Авдотья, казалось, была бесхитростно готова поделиться своими секретами, и в её глазах загорался этакий особый огонёк, когда она говорила о своих «успехах».
Маньячка. Пусть сейчас и нет такого понятия.
— А что, если я предложу вам немного помочь? — произнёс я, стараясь чтобы мой вопрос прозвучал непринуждённо. — Может быть, я смог бы стать вашим покровителем?
Она взглянула на меня с недоверием, но в её глазах читалось любопытство. Я заметил, как её губы слегка приоткрылись, а дыхание стало чуть быстрее. Ну, так-то понятно. С покровителями у неё уже опыт есть, а вот работать «бульварной» она не обучена.
— Вы? — спросила Истомина, и в её голосе прозвучала искорка надежды. — Но зачем это вам это нужно?
Я наклонился ближе, чтобы она могла уловить мой шёпот среди гомона кофейни.
— Я вижу в вас талант, Авдотья. И не только в танце. Вы во всём хороши, и ваш рассказ мне это доказал. Ваша страсть и энергия меня завораживают. Я бы хотел помочь вам раскрыть ваш потенциал… в том числе и финансово. Про остальное сами додумайте.
Она замялась, обдумывая мои слова. В этот момент я провёл пальцем по краю бокала, который издал протяжный звук, и она, словно очнувшись от задумчивости, взглянула мне в глаза.
— Но что вы рассчитываете получить взамен? — спросила она с улыбкой, которая пронзила меня своей игривостью.
— Возможно, просто ваше общество, — ответил я, не отводя взгляда. — Или нечто большее… Если удивите.
Авдотья прикусила губу, а в её глазах блеснуло озорство. Она наклонилась ближе, и я почувствовал её сладкий аромат — смесь глинтвейна и ваниль от свежей выпечки.
— Вы знаете, что такое «большее»? — горячо прошептала она, и в её голосе прозвучала страстная нотка вызова, — Я такое умею, что парижским пигалицам и не снилось! Меня старательно учили, и почти всегда не в одного! Каждый своё преподавал, зачастую с разных сторон. А мне нравилось! Как вам такое?
Я не удержался и коснулся её руки. Её кожа была уже теплая и мягкая, а прикосновение вызвало у меня мурашки по всему телу.
— Я готов узнать это вместе с вами, — сказал я, чувствуя, как воздух вокруг нас наполняется страстью и грехопадением, — Мы и такое можем попробовать.
Вот, умеет же, чертовка! С ровного места меня завела своими рассказами!
Авдотья улыбнулась и слегка приподняла бровь.