— Надеюсь приятно удивил? — улыбнулся я в ответ, вставая с кресла. — Рад был с Вами познакомиться.
— А уж я-то как рад с Вами познакомиться, — поднялся вслед за мной Виллие. — Даже не знаю, как и выразить свою радость. Такой молодой талантливый артефактор появился в родном отечестве. Браво, Александр Сергеевич.
Странно. Только что гордился своими шотландскими корнями, и вдруг стал патриотом Российской Империи. Или Родина там, где хорошо платят?
Выходя из кабинета я нос к носу столкнулся с тучным мужчиной лет пятидесяти и мне пришлось посторониться, чтобы он смог пройти в двери. Скорее всего Яков Васильевич ждал прибывшего посетителя, поскольку сразу же поздоровался с ним по-французски и пригласил его за стол.
— А вот и твой самолёт в гости к Виллие прилетел, — выдал Виктор Иванович в приёмной, после того, как я закрыл за собой двери кабинета.
— Какой ещё самолёт? — не понял я.
— Алюминиевый.
— Это что ещё за шарада? — потребовал я объяснений от тульпы.
— Вошедший в кабинет никто иной как Луи Жак Тенар. Химик-неорганик, а ещё член Парижской академии наук, — описал Виктор Иванович достижения посетителя лейб-хирурга. — Поможешь ему открыть алюминий и получишь металл для постройки планера.
— Алюминий с твоей помощью я могу и сам открыть. С какой стати мне помогать какому-то лягушатнику?
— Ты откроешь дешёвый алюминий, а французы дорогой и при этом раньше тебя, — наконец-то добрался до сути Виктор Иванович. — Ты в курсе, что алюминий одно время был в два с половиной раза дороже золота и охотно принимался французскими банками, как золотой запас?
— Ты предлагаешь шаромыжникам нос натянуть?
— Так и Вам пара тонн золота лишними не будут, — скромно заметил тульпа.
— Афера века, однако, — почесал я бакенбард. — Думаешь выгорит?
— Не попробуешь — не узнаешь, — выдал очередную мудрость Виктор Иванович.
Глава 2
Предложение Виктора Ивановича показалось мне интересным. Подать на блюдечке известному учёному дорогостоящий химический метод получения алюминия, дождаться пока появится хоть какое-то подобие промышленного производства, но продукт будет всё ещё ценным, и в этот момент вбросить на рынок шарамыжников свою порцию дешевого металла.
Несомненно это игра в долгую и имеет множество тонких мест, но и я в случае неудачи ничего не теряю. Не выгорит с французами, так хоть алюминия для себя наделаю. А то, что я смогу получить нужное мне количество металла, у меня нет никаких сомнений.
На удивление заинтересовать лягушатника не составило труда. Достаточно было дождаться его у выхода из Медико-хирургической академии и рассказать о неких бумагах с химическими формулами, которые, якобы, найдены мной в архивах Арапа Петра Великого.
— Мсье, но почему Вы не покажете эти бумаги русским учёным? — прокартавил на французском химик. — Тот же Яков Васильевич, у которого я Вас встретил, мог бы их посмотреть. В крайнем случае, он смог бы показать записи более сведущим в химии людям, чем он сам.
— Вероятно я так и поступлю, — изобразил я на лице разочарование. — Просто посчитал, что Вы заинтересуетесь записями своего соотечественника Лавуазье и его работы вернутся на Родину.
— Подождите, мсье, я ведь не сказал, что мне не интересны записи великого химика. Давайте встретимся в удобном для Вас месте и Вы покажете мне бумаги.
— Предлагаю ресторацию у Талона, — назвал я единственное более-менее приличное на мой взглядместо для встречи. — Там хорошая кухня. А время назначьте сами.
— Ох уж мне эта русская гостеприимность, — с улыбкой погладил Луи Жак свой внушительных размеров живот. — Договорились.
Проводив взглядом француза до его кареты, я почесал затылок.
— Вот это я наплёл. И где теперь обещанные рукописи брать? К тому же Луи Жак наверняка знает почерк.
— Я тоже видел фотографии сделанные с рукописей учёного, — сообщил Виктор Иванович. — Никогда такого себе не позволял, но если Вы позволите на время взять под контроль Ваше тело то думаю, что смогу начеркать несколько фальшивок почерком Лавуазье.
— Один по ночам в тело вселяется и в результате я просыпаюсь на полу. Другой готов моей рукой фейки стряпать. Что дальше? — задался я вопросом. — В одну прекрасную ночь посадите меня в карету и отправите на большую дорогу путников грабить?
— Всё не так страшно, — попытался успокоить меня Иваныч. — Я напишу текст, а Вам останется только состарить бумагу с записями лет эдак на двадцать пять.
В общем, сделали мы так, каки предлагал Виктор Иванович. Разве что бумаги я старить вышел на улицу. Каждый из трёх листков бумаги разложил на первом попавшемся удобном камне и прибавил им пару десятков лет. А как по-другому? Не дома же на столе этим заниматься? Кто-нибудь видел мебель в доме Пушкиных? Она того и гляди завтра сама развалится. А что будет, если её состарить на двадцать лет?