— Спасибо, — я подхватил Машу на руки и, как можно скорее, пошёл-побежал к нашей машине.
— Стереть следы, уходим, — раздавались команды за моей спиной, но я уже не обращал на них внимания.
Мария пришла в себя по пути в академию.
— Где я? Кто вы? — вырвалось у неё, стоило ей открыть глаза в ответ на моё заклинание.
— Всё хорошо, Маш, ты в безопасности…
— Они, они говорили, ой, — Маша вскинула руку к затылку, и посмотрела на меня, — они меня ударили.
Лицо её стало жалобным. Рот некрасиво приоткрылся, и слёзы потекли из её глаз. Полились водопадом.
— Всё хорошо, малыш, всё хорошо, — я приобнял её. Прижал к себе. Стал утешать, по-тихому направляя энергию к шишке на затылке. — Всё позади.
— Ты спас меня? — прошептала она, успокоившись.
— Угу.
— Они сказали, что продадут меня в гарем падишаха, — вновь всхлипнула она, — а затем ударили.
Дальше всхлипов дело не пошло. Она дотронулась до головы и, поняв, что ничего не болит, отпрянула от меня.
— Я не знаю, кто они такие, — воззрилась она на меня округлившимися глазами.
Было не понятно, чему она удивляется, неизвестности бандитов или тому, что шишка исчезла. А затем она посмотрела на своё платье.
— Мамочка! — воскликнула она, цепляя пальцами оторванный рукав и пытаясь отряхнуть землю со складок юбки, — мамочка, я похожа на хрюшку-оборванку. — Она покосилась на локон из растрёпанной причёски, — Кирилл, не смотри на меня!
К общежитию мы пробирались окольными путями через парк академии. Я, пообещав не оборачиваться, шёл впереди и высматривал праздных студентов. Благо уже сильно стемнело, и никто нам на встречу не попадался.
— Кирилл, — прошептала Маша, когда мы замерли на крыльце, перед дверью в общежитие, — а ты защитишь меня от чёрной тени, которая живёт в парке?
— Никто здесь не живёт, — улыбнулся я и открыл дверь, — вперёд, пока Марь Иванны нет.
Маша ланью промчалась через холл и взлетела наверх по лестнице. Я уж думал, что на сегодня всё, но она дожидалась меня на этаже.
— Вдруг в коридоре кто-то есть, — прошептала она, а глаза её азартно заблестели.
Столь странный эффект от своей магии я замечал впервые. Вместо лечебного воздействия, вместо спокойствия она стала энергичной и, какой-то безбашенной, что ли. Ощущение, что она отошла от случившегося и теперь наслаждается послевкусием. Даже вопросов не задаёт.
Провёл её через коридор. Открыл дверь, посторонился и вошёл следом.
— Всё, — хотел я попрощаться, но раздражённое шипение прервало мои слова.
— Орлов, — откашлявшись, почему-то громко прошептала Лидия.
Она замерла по центру гостиной с чашкой чая у рта и, даже не возмущаясь, что я зашёл без разрешения, а она в одной лишь пижаме, смотрела на нас расширившимися от возмущения глазами.
— Привет, Лид, — вдруг заюлила Маша. Потупила глазки, пригладила складки на юбке, поправила порванное декольте и, мотнув растрепанным кустом волос на голове, довольно сообщила: — мы погуляли.
— Орлов, — не с первого раза, но Лида справилась с душившим её возмущением и посмотрела на меня. — Ты, что сделал, Орлов? Я имела в виду по-другому успокоить.
— А….
— Слухи же пойдут, — продолжала разгневанно шипеть Лида, — ты теперь обязан на ней жениться….
— Я согласна, — Маша, несмотря на чумазое лицо, засияла улыбкой, словно золотой рубль.
— Эм, стоп, стоп, — я поднял руку, — все не так бы….
— Орлов, — сзади, из коридора, вдруг проскрипел голос Марии Ивановны, — Там снова тебя требуют, спустись, пока я не покалечила их, а потом и тебя.
Следственное управление по борьбе с организованной преступностью
Кабинет Владлена Герасимовича Мешкова тонул в табачном дыме. Сизые облака клубились под потолком, оседали на массивном железном сейфе в углу. Его поверхность, когда-то зелёная, давно выцвела до болотного оттенка, покрылась паутиной царапин и желтизной от никотина. Желтизны, собственно, было больше, чем на пепельнице с окурками, даже несмотря на то, что за сегодня он выкурил уже полпачки.
Секунд-майор хмуро перебирал бумаги очередного дела. Папки громоздились на столе неустойчивыми стопками, грозя обрушиться от любого неосторожного движения.
Пожелтевшие листы шуршали под пальцами. Настольная лампа отбрасывала жёлтый круг света на документы, за пределами которого кабинет тонул в вечерних сумерках. На стене тикали старые часы, стрелки показывали половину девятого. Рабочий день давно закончился, но Мешков был всё ещё здесь.
Дверь распахнулась с такой силой, что ударилась о стену. Со стола слетело несколько бумаг, а на пороге застыл молодой лейтенант.