Спрашивая, она невольно блюла свой интерес: ученье ведь было и ей обещано. И тайком язвила Элиссу, которая, похоже, своими искусными ручками и земли не касалась.
- Пока не до штудий, страда ведь, - важно ответила девочка - по виду лет четырёх-пяти, рыженькая, востроносая и конопатая. - С уроками успеется наверстать, сёстры говорят - здесь повторение пройденного. Говоришь "поколдовать", а думаешь - "направленно изменить геном" и формулу как наяву перед собой видишь. Говоришь - "приобщить к крови", а на самом деле сделать массивное переливание. Ай, забыла! Кличут меня Зигрид.
Артемидора подивилась как её уму, так и простецкой речи. Но так как стояла Зигрид даже не первой, а где-то третьей в эстафете, то продолжить забавную беседу не получилось.
Сначала было легко принимать сетки и выворачивать их над землёй, но куча росла, приходилось бегать кругом и выравнивать её, чтобы разместить новую порцию. Хорошо, девочки были лёгкие и ловкие, словно обезьянки, и споро карабкались наверх - помочь старшей. Про Элиссу в суматохе забылось: ничего не делает, ничем себя не проявляет - клякса на лике природы или попросту медуза, такая вот - со щупальцами вместо конечностей.
"Она ведь брюхата, недаром воздух был нужен обоим. Ей и дитяти, судя по роду местоимения, мальчику, - сообразила Артемидора, в очередной раз переводя дух. - Потому, наверное, и поручили то, к чему она никак не расположена. Чтобы уж точно ничего не делала".
Породистая картошка всё не кончалась - будто на глазах распухала и наливалась мощью. Плечи ныли, руки отваливались и, наверное, отвалились совсем: она перестала чувствовать их как живые. Цепочка детей на дальнем конце линии застыла, но Артемидора не обратила на это внимания. Как вдруг раздалось громогласное:
- Бросай в кучу последнее, штык в землю - пошли домой! Что в куче - то и в миске! Обед поспел!
За длинным, как трудовой день, столом Бельгарда, наконец, нашлась. Весёлая и довольная.
- Я как-то не очень смыслю в земляных работах, - сказала она, копаясь ложкой в похлёбке на своей стороне миски. Артемидора звучно мела со своего конца. - Мы девочкам корзины грузили, чтобы в бурты не попало гнилое. Знаешь, почти не выбрасывали ничего, и всё такое ровное, сухое, словно подогнано под один калибр. Картошечные бомбы.
- Угм, интересно.
- Я на глазки полюбовалась... Ладно, потом. Ты ведь познакомилась с Элиссой, как мне того хотелось?
Артемидора подняла голову от еды:
- Ну да. Так это было подстроено?
- Ничего сложного: она без пары всегда, ты - сегодня. Как тебе - не она, то, что внутри?
- Страшно, - вздохнула её собеседница, - словно упырь какой-то. Знай сосёт. Что за существо она в себе прячет?
Бельгарда покачала головой, усмехнулась незло:
- Чутьё у тебя дай всем Терги. Но в повитухи тебя не возьмут. Двое там. Женщина обладает редкостным свойством зачинать сразу мальчика и девочку. Не из одного плодного яйца, которое в самом начале разделилось: такое - казус много больший, но... как сказать... не являющийся нормой и оттого для кларинд бесполезный. Это не мои слова, я бы так не рассудила. А вот разновидные зародыши, словно у матери двурогая матка, такое...
- Она ведь не собака и не кошка, - перебила подругу Артемидора. - Даже если сёстры хотят перенять и перенести на селекцию скота - здесь ведь не скот.
- Продали Элиссу монахиням именно что как скот. Собственный муженёк - немалые деньги взял у монастыря под залог семьи и не выплатил: то ли прокутил, то ли истребил иным образом, более затейливым. Беспутный он, говорят. Был когда-то златокузнец не чета многим, да не удержался в деле: неправду, видно, говорят, что талант не пропьёшь. Вот домашние и отрабатывают. Кабала получилась по сути вечная. Сам-то на свободе, рад, наверное, что мужчинам кларинды особо не доверяют. А мать с дочкой-первенцем живут у стен.
- Зигрид у неё одна? Тогда отчего же ты сказала...
- Было двое, как и сейчас двое. Мальчик вот так, как нынче, хотел жить со всей яростью - всё всасывал в себя. И отец хотел его одного. А когда девочка каким-то чудом вывернулась и одолела - ну вот и вышло то, что вышло.
- "Чудо", наверное, совершилось с помощью доброй лекарки из местных? - совсем тихо добавила Артемидора.
- А ты бы хотела, чтобы появился на свет такой вот... лихой упырь? Без души, с мозгом в булавочную головку и отцовым норовом?
- Откуда тебе-то знать.
- Кларинды знали, - отрезала Бельгарда. - Видели насквозь. И защитили доброе. Приложив не так уж много усилий: знаешь, внутри чрева родственной любви никогда не бывает. По крайней мере, у людей, а не у древних богов, которые там норовили совокупляться.
- Что же теперь? - спросила Артемидора, пропустив мимо ушей срамной намёк.
- То же самое, только Эли теперь под присмотром. Худа для неё и от неё не допустят.
С этими словами её подруга поднялась с места, и обе пошли копать обводную канавку в четыре руки. А про Элиссу благополучно забыли. Или, вернее, Артемидоре так показалось. Она было хотела спросить, зачем испытывали её проницательность по поводу золотошвейки, но как-то н6е пришлось к слову. Словно мхом затянулось.
IV
Работа на сей раз показалась Доре несложной, но нагоняла сон почище хмелевой подушки. Тем более в совокупности с сытной едой: работниц здесь кормили незатейливо, но весьма старательно.
А на следующее утро обеим подругам принесли одежду, что отличалась от монашеской только цветом - серым вместо зеленовато-коричневого - и тем, что носили её в распояску. Клобук с листовидными прорезями для глаз был, а узорный кушак с двойной спиралью отсутствовал. Зато на левую руку каждой надели серебряный браслет с выгравированным именем - такой хитрый, что и не снять в простоте. Радоваться этому, по правде говоря, не хотелось.
- С этого мига кларинды за нас отвечают. Кормить, учить, задавать работу, - сказала Бельгарда, но в утешение или нет - рассудить было трудно.
Наверное, за маленькую Зигги отвечали с самого рождения - золочёный обруч со словами "Sigrid Conversa" - "Раба Зигрид" - порядочно втиснулся в кожу.
И ещё одна перемена: вскорости повели их в большую залу, где начались лекции. Женщин оказалось много, причём разных возрастов - иные были совсем ещё дети. Сидеть всем пришлось на охапках соломы, брошенных прямо на пол. Бельгарда не преминула заметить, что в низких ларях, где спят монахини, солома не такая нарядная и меняют её пореже.
- К тому же напоминает древний рутенский университет, где все студенты на сене-соломе сидели. Сорбонну или... хм... Саламанку. Или легендарную Шоломанку, где драконы учили смертных магии в обмен на пожизненную службу одного из них.
Её рассуждение было явной и неуклюжей попыткой сострить на всеобщем вертском волапюке, которым является как раз русско-рутенский. Но Артемидора не вникла, потому что вся сделалась вниманием.
Это было травяное волшебство. Положим, жена сеньора и без того слыхала о клетках и вакуолях: ей даже показывали их вживую - арбуз на разлом, бутылочная пробка под микроскопом. Но о зашифрованной жизни, скрученной внутри "ядра", как двойная пружина, и рвущейся воплотить себя в инертных тканях, никто до сих пор не упоминал. Ни Эрвинд, изо всего рутенского признававший лишь "огнестрел" (там тоже были пружины и взвод) и солярные байки, то бишь скутеры, работающие от солнечных батарей, куда больше распинался о методе, позволяющей приручить и совершенствовать "текнику" с помощью капли своей собственной благородной крови. Эту каплю требовалось добавлять в машинную пищу, воду для охлаждения или просто запускать внутрь: как выйдет.
"В крови ведь тоже имеются такие вот "кодовые" записи, как бы паспорт владельца, - подумала новоиспечённая конверса, нет, лаборанта. - Они делают твоё оружие и орудия дальней роднёй тебе самому. Вот и вся магия нашей новой Шоломанки".