Я вдруг перестала не то, что посещать, звонить Миркину. Он словно бы ушел из моей жизни, остался в прошлой ее части. Я больше не интересовалась театром; если в Интернете вдруг натыкалось на новости о театральной жизни, тут же закрывала страничку.
Скорее всего, такое мое поведение объяснялось защитной реакцией психики на недавние события. Мне требовалась передышка от всего, уход в другую реальность. С прежней — я не нашла общего языка, и теперь требовалось время для внутренней перестройки. Происходила ли она, я точно не ведала, но надеялась, что это время проходит для меня не напрасно. Меня не отпускало предчувствие, что это не более чем антракт между двумя действиями. Одно уже состоялось, другое же пока никак не начнется. Но в том, что оно наступит, я мало сомневалась.
И наступила, но в той форме, в какой даже было страшно подумать. У меня был выходной, и я намеревалась его посвятить сладкому ничегонеделанию. Это был уже ни первый раз, когда я проводила время подобным образом. Я так уставала на работе, что ничего другого не хотелось. Зато я стала больше читать, что способствовало тому, что у моей хозяйки была хорошая библиотека.
Раздался звонок, монитор высветил имя Рената. Я даже немного удивилась, мы давно не общались, он не звонил мне, я не звонила ему. Иногда я вспоминала о нем, но как-то рассеяно и отстраненно; он, как и Миркин, удалился от меня даже непонятно на какое расстояние.
— Марта, — даже не поздоровавшись, взволнованно проговорил Ренат, — Яков Миронович умер.
Во мне тут же что-то оборвалась.
— Когда? — выдохнула я.
— Час назад. Мне позвонили из больницы, сердце не выдержало.
— Он лежал в больнице?
— Да, попал неделю назад. Я вовремя пришел к нему и вызвал «Скорую».
Мне стало стыдно от того, что я совершенно забросила старика.
— Что теперь? — задала я, наверное, один из самых своих глупых вопросов.
— Надо хоронить Якова Мироновича. Кроме нас у него нет больше близких людей. Сын далеко, и я не знаю, как с ним связаться. Марта я еду в морг, если желаете, приезжайте тоже.
— Я приеду, — сказала я.
Не стану описывать свои чувства, чтобы не переживать их снова, скажу только — это было тяжело. Тамара Васильевна заметила мое состояние. Я сообщила ей о смерти Миркина. О нем она знала из моих рассказов, а потому сразу поняла, какая это для меня утрата.
— Посидите немного и придите в себя, — сказала она, усаживая меня на диван. — Нужно пережить первые мгновения, затем станет чуточку легче.
— Откуда вы знаете? — не очень вежливо спросила я отчасти раздраженная ее вмешательством.
— У меня был второй сын, точнее, первый, он погиб, — произнесла она.
— Вы мне никогда не говорили.
— Не говорила, чтобы не пробуждать горестные воспоминания. Не вспоминаешь и как будто ничего и не случилось. Я налью вам коньяка, а потом поедете в морг. Только выпить надо много.
Как ни странно, коньяк действительно в чем-то помог, он как-то переключил мое сознание на другой ракурс. Тамара Васильевна вызвала такси, я плюхнулась в машину, закрыла глаза — и не поверите, задремала. Очнулась уже у морга. Там меня ждал Ренат.
— Здравствуйте, Марта. Я заказал катафалк, он должен приехать с минуты на минуту. Он отвезет Якова Мироновича в его квартиру. — Произнося эти слова, он внимательно разглядывал меня. — Как вы?
— Плохо. Я потрясена.
— Наверное, я напрасно вас вызвал сюда. Когда я это делал, то не подумал.
— Все нормально, Ренат. Просто это так неожиданно. Я давно его не видела.
— Я знаю.
— Знаете? — слегка удивилась я.
— Я был у него, и он сказал, что ваши отношения как-то разладились. А вот и катафалк.
С вашего разрешения пропущу часть этой истории, связанной с подготовкой к похоронам. До сих пор вспоминать тяжело. Правильно тогда сказала моя квартирная хозяйка: не вспоминаешь, как будто и ничего и не было.
Настал день похорон. Оказалось, что проводить Якова Мироновича в последний путь, кроме нас с Ренатом, больше и некому. Ни родственников, ни знакомых у него в городе не было. Только мы вдвоем.
Я сидела рядом с гробом и смотрела на лицо покойного. Оно ничуть не изменилось по сравнению с тем, каким было при жизни. Перемены, вызванные смертью, еще не коснулись его. Меня постигло странное ощущение, что жизнь Якова Мироновича продолжается, только уже в каком-то другом измерении. В каком? Да, кто же его знает. Только не могут такие люди исчезать бесследно.
Ренат занимался каким-то делами, я сидела одна в комнате. Как и при жизни, мы были с ним наедине. И я вдруг ясно осознала, насколько Яков Миронович был одинок. Даже сын не приехал на похороны. Ренат все же сумел найти его телефон, но тот ответил, что не имеет с отцом ничего общего.