Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга. Я не знала, как начать разговор, а он, полагаю, — от удивления. А затем он произнес то, от чего я едва на села, где стояла. А сказал-то он всего-то:
— Марта Игоревна, рад вас видеть. Я не исключал, что вы придете или ваш главный режиссер Эрик Олегович. Проходите.
Мне понадобилось какое-то время, чтобы окончательно прийти в себя. Откуда он знает мое имя и имя нашего главного режиссера, да еще предполагает, что мы можем прийти. Чудеса, да и только.
Мы прошли в комнату. Говорить о том, что она была обставлена не богато, это означает, ничего не сказать, она была заставлена какой-то обшарпанной, чуть ли не антикварной мебелью. Ничего подобного я не ожидала увидеть, ведь речь идет о ведущем театральном критике страны, а значит, человек по определению не может быть бедным. По крайней мере, не настолько бедным. Или я чего-то не понимаю?
— Садитесь, — показал он мне само собой на обшарпанный стул. К тому же когда я села выяснилось, что он стал шататься подо мной. Не хватало только упасть вместе с ним, вот будет смешная мизансцена.
— Хотите чая? — предложил Миркин.
— Не откажусь, Яков Миронович. Я как раз торт принесла.
— Торт мне нельзя, диабет, — а с ним не шутят.
— Я не знала.
— Само собой разумеется. Давайте так, мы попьем чаю, вы с тортом, а я ни с чем.
— Тогда и я ни с чем.
— Почему вы должны страдать из-за моей болезни. Доставайте свой торт и режьте, а я пойду ставить чай.
Я резала торт и осматривала квартиру. Я заметила, что пол не очень чист, а на мебели осело много пыли. Вряд ли Миркину полезно ею дышать, в его возрасте нужен свежий воздух.
В комнату вернулся Миркин. На подносе он нес две чашки чая.
— Пейте и ешьте, — сказал он и немного грустно посмотрел, прямо скажу, на аппетитный кусок торта. — Всю жизнь был большим сладкоежкой — и вот теперь расплачиваюсь за этот грех. Учтите это на будущее, за все грехи приходится платить, даже с первого взгляда совсем невинные.
— Учту, — пообещала я, но мысли мои сейчас крутились вокруг других тем.
— Яков Миронович, могу я вас кое о чем спросить? — поинтересовалась я.
— Спрашивайте, о чем угодно, от вас у меня нет тайн.
Это было одновременно и приятно и странно слышать. Хорошо, что нет тайн, вот только почему, ведь я для него совершенно чужой человек.
— Удивлены моими словами, Марта Игоревна, — словно бы прочитал он мои мысли. Хотя, кто знает, может быть, и прочитал, мало ли какими способностями он может быть наделен.
— Удивлена, — подтвердила я.
— Все просто, в моем возрасте бессмысленно иметь тайны. Да и вообще, быть предельно открытым всегда лучше, чем закрытым. Так что спрашивайте.
— Насколько мне известно, вы живете в Москве. Почему вдруг оказались в нашем городе?
Миркин улыбнулся.
— Отвечаю. По целому ряду причин. Первая — это то, что я здесь родился.
— Не знала.
— На городском кладбище лежат мои родители. Это важная, но все-таки не главная причина. А главная — вторая. Моя жена умерла, у нас с ней был единственный сын. У меня давно с ним, мягко говоря, не простые отношения. Некоторое время назад он принял решение уехать на постоянное жительство в Израиль. Он звал и меня, но я отказался. А там очень дорогая недвижимость. Сын с самого начала хотел иметь свою квартиру, а не жить на съемной. Вот и попросил меня продать мои трехкомнатные хоромы в центре Москвы. Я не мог ему отказать — и продал. Деньги мы поделили, я взял столько, чтобы купить тут небольшое жилье, а ему отдал большую часть средств. И почти месяц назад я въехал в это халупу. Хозяева оставили мне всю мебель, так что мне не надо было заботиться об ее покупке. Да если честно, мне это уже не под силу. Пусть будет все, как есть. Вот и вся моя история о возвращении на Родину. Как видите, все по своему закономерно.
— Вы хотите сказать, что отныне будете жить в нашем городе? — спросила я.
— До самой кончины, я так решил. Ехать мне больше некуда, да и не хочется.
— А к сыну?
Какое-то время мой собеседник молчал.
— Может быть, я бы и поехал, но как я сказал, отношения у нас не самые лучшие. Мы с ним очень разные люди, и даже, когда он был маленький, не очень хорошо ладили. Он никогда не понимал меня. Да и привыкать к другой стране в моем возрасте тяжело. Что я там буду делать?
— Жить, — ответила я.