Он скребёт пальцами по кресту и шепчет о прощении. И прежде всего, обращается к себе. У его Бога милости для каждого просящего найдётся столько, сколько нужно.
Несмотря на жару, Хосок поёжился. Хотел бы он стереть память, смахнуть, словно надоедающий к вечеру макияж. Отделался царапинами и лёгким испугом. По природе своей впечатлительный - пропитался куда глубже, чем надеялся. Единственной яркой точкой в быстро мешавшихся воспоминаниях становился Юнги с его торжественным жертвоприношением, немного печальным, немного красивым. Из-за его отчаянного желания навести порядок в месте, что стало ему пристанищем. Безумие, которому Хосок стал свидетелем, не разрывало его понятий о справедливости, а напротив, только укрепляло уверенность в зрелости избранной личности. Юнги не бравировал оружием, он эффектно сделал его своим продолжением. Защитник веры, заложник чести, скрывающий динамитные залежи. Ненормальная мысль непорядочно возбуждала.
— Ты выглядел круто, — вырвалось у Хосока. Заметив нахмурившиеся брови, он торопливо добавил: — Нет, я не лезу в душу, просто констатирую. Выражаю своё мнение.
Юнги вдруг потянул его за запястье, обвивая руки вокруг талии.
— Ты… чего…?! — Хосок уткнулся носом в его шею, растерянно копошится, между ними зажата сумка. — Да что ты делаешь?!
— Тихо, крошка, — шёпотом говорит он.
Снова кокетничает. Ему кажется, это утешит Хосока и отвлечёт. Не совсем сострадание, но понимание тонкостей. Он чувствовал себя немного виноватым и всё ещё страдал от тошноты.
Мимо прошли люди из охраны.
Отпустив Хосока, Юнги поправил взлохмаченные пряди и заметил, какие у него мягкие волосы. Он всегда старался обходить обоснование качества того, что осязает. Никакое тело не превосходило красоты оружейных конструкций, но и никакое оружие не могло смотреть так, как смотрит самое странное из всех созданий, что приходилось встречать Юнги. Хосок и Эсперанса шли навстречу обеим его сторонам.
***
Они не сменили одежд, и потому яркие пятна бросались в глаза издалека. Чимин заприметил их из окна машины, потирая саднящую скулу, на которую пришёлся удар. Попасться под горячую руку Тэхёна - всё равно, что броситься на заклание. Таким образом Чимин остановил его от порыва выехать в Палермо и разобрать там всё по кирпичику, остановил, бросившись грудью вперёд и выдержав ломовой толчок, удар и встряску. Тэхён смог образумиться лишь когда заметил следы крови на костяшках, он сам поднял Чимина, оторопело принося извинения. И едва позволил обработать ладонь, из которой Чимин доставал подрагивающим в руке пинцетом осколки, едва ли дал перебинтовать. Но теперь Чимину спокойнее, что он не поймает заражение, сам он в порядке… Больше, чем есть, у него уже не заболит.
С той самой минуты, когда Тэхён принялся проклинать Стидду, они ни о чём не говорили: босс занимался звонками - подчинённым, знакомым и всем, кто имел значение в данную минуту. Он выглядит невозмутимым. Чимин же чувствует его раздающуюся вширь ярость, как распростирающего лапы монстра, приготовившегося знатно отобедать.
Удар по церкви ожидаемый, но сложно предсказуемый, спишут на засланных «больных» или снова на террористов. Нападение словно просчитанный укол иглой, в точку, близкую к мёртвой. Церковь не попадает под юрисдикцию Тэхёна, а потому всё, что он может сделать - готовить новый траурный костюм и занимать оборонительную позицию, рассчитывая сто шагов наперёд.
— Они хотят довести тебя до ручки, — уронил Чимин, как только машина остановилась, и Тэхён отдал приказ Карлосу сопроводить ожидающих.
Несколько минут наедине. Чимин за них цепляется, но съезжает куда-то вниз под давлением тяжёлого соприсутствия. Вико Ринцивилло, а не кто-то другой, воззрился на него осмысленно, без малейшего признака минувшего аффекта. Остыл. Надолго ли? Тот же парализующий взгляд. Плотоядного.
— Я знаю, Чимин, — он гладит его по руке. — Знаю.
И как будто старается успокоить, не дать повода для опасений, осторожно прикасается к ссадине своего авторства, уродующей нежную кожу. Постоянно и циклично они проходят один и тот же урок, мораль которого - новая черта, и перейти за неё не так уж и трудно. Куда бы он ни рвался, выкипающая мерзость отражается на Чимине, проступая следом его собственных стигмат.
— Мы ведь подождём? — дрогнув, спрашивает Чимин.
Тэхён наклоняется, тихо выдыхая в губы:
— Подождём.
…Дверь открылась, и с мучительным вздохом к ним заглянула Эсперанса, запах её парфюма, ещё не выцветший с артерии, внёс фруктовую нотку. Юнги сел рядом с водителем и обернулся к остальным, в приветственном жесте протягивая руку.
— Всем привет.
— Ты цел? — спрашивает Тэхён, отвечая на рукопожатие. И отвечая долго.
— Конечно, — заверяет тот. — Не без божьей помощи.
— На минуточку, большой босс, я тоже здесь, — Эсперанса машет ему, шлёпая по руке Юнги, и натянуто улыбается. — И да, я в порядке, спасибо за заботу.
— Хорошо, что вы не пострадали, — вступается Чимин.
— А ведь и впрямь могли бы, — отзывается Юнги.
— Надо избавиться от вашей одежды, — выносит резкий приговор Тэхён, перепрыгивая на тему, которой они вскользь коснулись по телефону. — Пистолет ведь тоже с нами?
Хосок похлопал по сумочке. Чимин выпучил глаза, догадываясь, что святому отцу пришлось испачкаться. Иначе, действительно, как бы они выбрались?
— Думаю, что с тайниками придётся перестраховаться, — насупившись, сказал Юнги напоследок.
Чимин с Хосоком туманно и издалека понимали, о чём речь, однако не вмешивались. Их высадили у борделя: Чимин получил краткую сводку грядущих дел, и они распрощались. Как никогда, Чимин смотрел на Юнги с чувством полного доверия и надежды. «Только не дай ему сорваться», - просил его взгляд, что приняли однозначным кивком, не подозревая - грянет наоборот.
Захлопнулся багажник последней машины. Тэхён дал сигнал к отъезду. Красные огоньки замигали перед поворотом. Шум стих. Со стороны моря блистала зарница.
Ящики с оружием вывозили партиями глубокой ночью, чтобы переправить на основные склады. Резонно предположить, что Юнги попытаются проверить: патроны 45-го калибра одни такие на всю тамошнюю феерию. Тэхён позаботился о том, чтобы его и Эсперансу вызвали на допрос не ранее, чем завтра.
Несмотря на связи, кто-то мог копать под него и намеренно пытаться подставить. Но то не шло главной задачей спектакля, а в качестве косвенной причиняло неудобства. Как раз те самые, что способны расшатать положение короля, удачным образом вдарив по «слону». Тэхён полагал, что Юнги вряд ли задержат. Он передаст сумму к залогу и подключит некоторых знакомых - не проблема, убийство сообщников повесят на оставшегося в живых ублюдка.
Сюда никак не увязывалась группа отравленных полицейских, но именно этот нюанс шёл на руку в ставке на непричастность святого отца. Да и когда определённой группой лиц выяснится некоторая правда, вряд ли кто-то осудит Юнги за то, что он всадил пули в подонков, угробивших столько людей под священным куполом. Что и откуда - не их заботы. Тэхён не зря соблюдал правила приличия и отдавал дань уважения каждому, кто мог стать пешкой.
…Отерев испарину, Юнги выдохнул:
— Спасибо за помощь.
— Давно нужно было это сделать, — с чувством осадил Тэхён. Он не уверен, что их передвижений не отследят, взвинчен. — Есть что-нибудь успокаивающее?
Дома у Юнги Тэхён задерживаться не любит. Но ехать к себе не желает. И потому, что стоит поговорить о главном здесь, и потому, что там наверняка будет ждать Чимин. Пиджак отброшен, галстук расслаблен.
Так и оставшись в комбинезоне, Юнги принялся шарить по кухонным шкафчикам. На стол опустилась бутылка с изящным длинным горлом. «Шато дю Брей».
— Кальвадо̀с в качестве успокаивающего? — Тэхён плавно водит пальцем по этикетке. — Да ты шикуешь.
— Совсем немного. Это подарок.
— Бокалы есть?
— Только рюмки.
— Сойдёт.
Ещё через несколько минут Юнги добавил тарелок с простыми закусками, и они опрокинули по одной, без тоста или каких-либо замечаний. Напряжённо думали о свершённом и свершившемся. Закатав рукава рубашки, Тэхён прикурил и протянул пачку Юнги. Тот не сопротивлялся. Окно нараспашку, трещат кузнечики, но в застывшем воздухе дым рассеивается плохо.