«Ой, да брось ты… какой из меня „сияющий“? Я такой же обычный мужик, как и все вокруг, со своими тараканами в голове», — попытался я отшутиться, хотя ее слова, чего уж там, легли бальзамом на душу. — «Теперь-то я это точно знаю. И знаешь, я чертовски, просто невероятно рад, что ты ввязалась во все это приключение вместе со мной. Так что давай, продолжай свои штучки с „Прикосновением“, когда захочешь, и рассказывай мне все эти твои, якобы „занудные“, культурные подробности. Чем больше, тем лучше. Идет?» Я подмигнул ей.
Ее невероятные глаза — цвета грозового неба, глубокие и чуть печальные — испытующе заглянули в мои. Я знал, что она могла бы одним своим «Прикосновением» узнать все, что я чувствую, прочитать меня, как открытую книгу. Но она словно намеренно не стала этого делать, а продолжала внимательно изучать мое лицо, ища какой-то только ей ведомый ответ в моих глазах, в выражении лица.
Воздух между нами, казалось, загустел, наэлектризовался до предела. Это напряжение стало почти невыносимым, оно висело в воздухе, давило, и я чувствовал, как у меня перехватывает дыхание. Я уже не мог этого терпеть. Честно, не знаю, кто из нас сорвался первым, кто сделал этот решающий шаг навстречу, но в следующее мгновение мы уже целовались. Отчаянно, жадно, будто пытались утолить какую-то древнюю, первобытную жажду. Будто это был наш единственный шанс на спасение.
У меня предательски дрожали руки, и я никак не мог решить, куда их деть, где и как коснуться ее. Пальцы сами собой сжимались и разжимались. Я просто отчаянно хотел быть ближе, хотел чувствовать ее всю, полностью, быть окруженным ею, раствориться в ней…
Дзынь! Дзынь! Дзынь! Резкий, оглушительный металлический звон, будто кто-то со всей дури ударил по корабельному колоколу, заставил нас с Иди мгновенно отпрянуть друг от друга. Сердце ухнуло куда-то вниз. Мы резко обернулись на этот внезапный, грубый звук, но даже так, отстранившись, я чувствовал, как мои губы все еще горят от ее поцелуя, а кожа помнит жар ее прикосновений. Черт побери, какой же не вовремя!
Глава 23
— У-у-ужин… ох, ты ж господи! — Капитан Джонс, здоровенный мужик, наконец опустил свой железный треугольник, по которому только что колотил таким же железным стержнем. Звон еще стоял в ушах. — Кажись, я вам тут помешал. Ужасно, ужасно виноват, я просто…
В этот момент капитан, похожий на помесь трактирщика и какого-то сказочного персонажа, картинно развел руками и удалился, звеня браслетами, будто съехавший с катушек пират.
— Думаешь, он специально? — спросил я Иди, все еще ощущая привкус нашего поцелуя на губах. Сердце колотилось, как после хорошей пробежки.
— О, совершенно точно, — хихикнула женщина-антилопа, поправляя сбившуюся лямку платья. — Я капитана этого, Джонса, толком не знаю, но, похоже, на «Теплом ветре» его терпят исключительно за эти вот… выходки.
— Да уж, занятный тип, — усмехнулся я. — За таким глаз да глаз нужен. — Я осторожно поправил ей на плече ту самую лямку, что съехала во время нашего… ну, скажем так, жаркого прощания перед ужином. Воздух все еще искрил.
— Надо бы освежиться к столу, — сказала Иди, пытаясь пригладить мои волосы, которые от ее пальцев наверняка встали дыбом, как у какого-нибудь панка.
— Это было бы неплохо, — выдохнул я, легонько коснувшись ее щеки. Внутри все еще приятно гудело. Мы разошлись по своим каютам.
Сердце все еще подпрыгивало, когда я толкнул дверь в нашу скромную каюту, которую мы делили с женами. А потом оно подпрыгнуло еще выше, когда я увидел Шелли, мирно дремавшую на кровати. И чуть не выскочило из груди, когда в маленьком зеркальце туалетного столика я заметил Риту. Моя кошка отчаянно пыталась заплести свои иссиня-черные волосы в какую-то сложную конструкцию. Судя по тому, как она хмурилась и пыхтела, получалось у нее не очень. Честное слово, вид у нее был такой, будто она не с прической воевала, а с целым выводком демонов.
Господи, вот только я решил, что влюблен в нее по уши, как провалился еще на один этаж глубже. Эта ее сосредоточенная мордашка, надутые губки… Черт, да я готов был смотреть на это вечно.
И тут же, как обухом по голове, вспомнилось то леденящее душу одиночество, которое показала мне Иди. Я тяжело сглотнул, пытаясь прогнать это мерзкое эхо боли. Рита… она ведь и правда как айсберг. Снаружи — колючая, независимая, а внутри — такая глубина, такая сложность, что диву даешься. Я знал, что жизнь у нее была не сахар, но даже представить не мог, что она чувствовала. То, что я знал раньше, — это даже не верхушка, это так, пылинка на этом айсберге.