Он навалился на рычаги всем своим весом. Мышцы на его худых руках вздулись, лицо исказилось от нечеловеческого напряжения. Раздался оглушительный, протестующий скрежет металла по камню — звук, который, казалось, не раздавался здесь столетиями.
«Убейте его! Взять его!» — взревел Валериус, указывая на старика дрожащим пальцем.
Его гвардейцы рванулись вперед. Но было поздно.
С последним, отчаянным усилием, с хрипом, вырвавшимся из груди, Патриарх опустил рычаги до упора.
Раздался низкий, гулкий, сотрясающий самые основы мироздания удар. Словно где-то в глубине горы лопнуло сердце титана, и его последняя пульсация пошла по камню.
С последним, отчаянным усилием Патриарх опустил рычаги до упора.
И мир раскололся.
Низкий, гулкий, сотрясающий самые основы мироздания удар пришел не снаружи. Он родился где-то глубоко под нашими ногами, в каменном сердце горы, и рванулся вверх, заставив пол Цитадели подпрыгнуть, как палубу корабля в девятибалльный шторм.
Я инстинктивно вцепился в ближайшую колонну, чтобы не упасть, чувствуя, как древняя кладка вибрирует и крошится под пальцами. Воздух наполнился оглушительным скрежетом — звуком, с которым камень, простоявший тысячу лет, сдавался и ломался под чудовищным давлением.
«Назад!» — голос Риты был резким, как удар хлыста. Она уже двигалась, одним молниеносным движением оттаскивая оцепеневшего Кларка от зоны обрушения.
Двое гвардейцев Валериуса, бросившиеся на Патриарха, замерли на полпути, потеряв равновесие. Их выучка и рефлексы оказались бесполезны против геологии. Огромный кусок потолка, размером с небольшой грузовик, с оглушительным треском отделился от свода и рухнул вниз, погребая их под тоннами камня и облаком вековой пыли.
Валериус издал тонкий, панический визг, похожий на поросячий, и метнулся обратно к своему тайному ходу. Но было поздно. Вся секция комнаты, где стоял он и где совершил свой последний подвиг старый Патриарх, начала складываться, как карточный домик. Каменная консоль, фигура старика, мечущийся Валериус — все это в одно мгновение исчезло в ревущем хаосе падающих обломков. Гора забирала свое, хороня и героя, и предателя в одной братской могиле.
Толчки прекратились так же внезапно, как и начались. В наступившей тишине, нарушаемой лишь треском оседающих камней и тихим звоном в ушах, повисло густое, удушливое облако пыли. Я кашлял, задыхаясь, пытаясь выплюнуть каменную крошку, и пробовал разглядеть хоть что-то в этом сером тумане.
«Все целы?» — хрипло выдавил я, проверяя, на месте ли руки и ноги.
«Живы», — раздался спокойный голос Риты откуда-то справа. Она всегда была якорем в любом шторме.
Таллос стоял, опустив свой молот, и смотрел на гору обломков, образовавшуюся на месте роскошных покоев. На его грубом лице не было ни злорадства, ни радости. Только потрясенное, почти суеверное уважение к масштабу произошедшего.
«Он… он обрушил Материнскую Жилу, — прошептал Сет, и в его голосе было благоговение ученого, ставшего свидетелем чуда. — Вручную. Это… это должно было быть невозможно. Энергия, необходимая для этого…»
Из облака пыли донесся сдавленный, полный отчаяния всхлип. Кларк. Он стоял на коленях и смотрел на каменную могилу, в которой только что похоронили его отца и его врага.
«Отец…»
*Старик не просто нажал на стоп-кран. Он взорвал к чертям всю электростанцию, забрав с собой и главного паразита. Адский способ уйти на пенсию. Жертва, достойная короля.*
И тут, в этой оглушительной, звенящей тишине, я увидел ее. Иди.
Она стояла посреди хаоса и разрушения, но ее не касалась ни пыль, ни паника. Напряжение, которое всегда, сколько я ее знал, искажало ее черты, исчезло. Плечи, всегда сжатые в ожидании боли, были расслаблены. Она сделала один глубокий, дрожащий вдох, словно впервые в жизни пробовала на вкус чистый воздух, без примеси чужих мыслей и страданий.
Она медленно открыла глаза. В них больше не было муки и загнанности. Только чистота, покой и безмерное, тихое облегчение. Ее взгляд нашел мой через пыльную завесу, и на губах появилась слабая, дрожащая, но настоящая улыбка.
«Шум… — прошептала она, и ее голос, едва слышный, прозвенел в разрушенной комнате, как колокол надежды. — Он утих. Макс… в голове… наконец-то тихо».
Глава 9
Пыль. Густая, всепроникающая, как цементный порошок, она медленно оседала, превращая мир в монохромную гравюру. Она скрипела на зубах, забивала ноздри, покрывала всё вокруг серым, безжизненным саваном. В воздухе стоял звон, но не от столкнувшейся стали, а тот самый, который рождается в оглушённой черепной коробке после взрыва. Тишина после катастрофы всегда звучит так.