Кабинет Байрона был полной противоположностью тому хаосу, из которого мы вырвались. Тишина, запах старой кожи, полированного дерева и дорогих книг. Огромный камин, в котором уютно потрескивали поленья, отбрасывая теплые блики на корешки фолиантов. Карта Ашена на стене, еще целая, без багровых трещин. Этот кабинет был капсулой времени из мира, которого больше не существовало.
Мы стояли посреди комнаты — я, Сет, Кларк и Таллос. Грязные, воняющие потом и дымом, мы выглядели как варвары, ворвавшиеся в храм. Байрон молча указал нам на глубокие кожаные кресла, а сам встал у камина, спиной к огню.
— Рассказывайте, — просто сказал он.
Первым заговорил Кларк. Его голос, поначалу дрожащий и срывающийся, как у подростка, постепенно креп. Он рассказывал не как дипломат, а как сын, на глазах которого убили отца. Он говорил о безумии брата, о рудном помешательстве, о заговоре Валериуса. Он не щадил ни себя, ни слушателей, описывая последние минуты жизни Патриарха, его отчаянный, самоубийственный подвиг. Когда он закончил, по его щекам текли слезы, которые он даже не пытался скрыть.
Потом заговорил Таллос. Его рассказ был другим. Это была хроника боя. Сухая, грубая, полная скрежещущей ярости. Он говорил о предательстве лордов, о бойне в зале совета, о том, как гвардейцы Валериуса резали на улицах городскую стражу, а шахтеры — и тех, и других. В его словах не было скорби. Только холодная, выжигающая все внутри ненависть к «благородным», которые довели их мир до ручки.
Два этих рассказа, один — полный боли, другой — полный ярости, сложились в единую, страшную картину. Это была не просто история о перевороте. Это была история о том, как цивилизация совершает самоубийство.
Я молчал, давая им выговориться. Их слова, их живые, кровоточащие эмоции были лучшим доказательством. Я лишь наблюдал за Байроном. Лорд Ашер слушал не шелохнувшись, его лицо было непроницаемой маской. Лишь костяшки пальцев, сжимавших резную каминную полку, побелели.
Когда замолчал и Таллос, в кабинете повисла тяжелая, густая тишина, которую, казалось, можно было резать ножом. Кларк всхлипывал, уронив голову на руки. И тут произошло нечто неожиданное. Таллос, этот огромный, грубый мужлан, протянул руку и положил свою тяжелую, как молот, ладонь на плечо Кларка. Неуклюжий, молчаливый жест поддержки от существа, которое еще вчера считало ящера врагом. В этот момент я понял, что что-то изменилось. Прямо здесь, в этом кабинете, рождался их странный, невозможный союз. Союз, скрепленный общей потерей.
Байрон молчал, глядя в огонь. Тишина становилась невыносимой, она давила, грозя раздавить остатки нашей решимости. Нужно было ее разбить, пока отчаяние не поглотило нас всех. Я шагнул вперед, и скрип моих сапог по паркету прозвучал оглушительно.
— Они рассказали вам, как это случилось, — мой голос прозвучал в тишине кабинета хрипло и чужеродно. — А я расскажу, почему. И боюсь, вам это не понравится.
Я вытащил из-за пазухи два свертка и аккуратно положил их на полированный стол Байрона, стараясь не поцарапать идеальную поверхность. В одном был кусок чистой руды, сияющий спокойным, здоровым голубым светом. В другом, завернутый в несколько слоев ткани, — уродливый, пульсирующий гнилостной чернотой осколок «рудного серебра».
— Мы все это время смотрели не туда. Думали о власти, о деньгах, о заговорах… Это все мелко. Это симптомы, а не болезнь.
Я обвел их взглядом, стараясь, чтобы мой голос звучал убедительно, а не как бред сумасшедшего.
— Представьте, что Ашен — это не мир. Это… тело. Огромное, живое тело. А руда — его кровь, его кровеносная система. А теперь представьте, что в эту кровь попала инфекция. Вирус. То, что вы называете «Первородной Тьмой».
Сет кивнул, подхватывая мою мысль.
— Системная ошибка в коде. Поломка на самом базовом уровне. И она заражает все, к чему прикасается.
— А Забытая Кузница, — продолжил я, указывая на чистый камень, — это не просто кузница. Это иммунная система. Огромный фильтр, который должен был очищать кровь этого мира. Но он сломался. И вместо того, чтобы лечить, он начал производить концентрированный яд. — Я ткнул пальцем во второй, темный камень. — Эту дрянь Валериус и продавал. Он не просто наживался на контрабанде. Он сознательно распространял заразу по венам этого мира.
В глазах Байрона мелькнул огонек понимания. Он наконец оторвался от камина и медленно подошел к столу, глядя на два камня, как на улики в деле о вселенском убийстве.
— Жертва Патриарха… — медленно произнес он, и в его голосе прозвучало потрясение. — Он не просто обрушил шахты. Он выключил сломанный фильтр. Остановил производство яда.