Звуки изменились, стали более слаженными. Раньше здесь царил хаос — каждый работал сам по себе, в своем ритме. Теперь я слышал симфонию. Легкие молоты отбивали быстрый ритм чистовой обработки, тяжелые кувалды добавляли басовые ноты основной ковки, а между ними вплетались голоса людей — команды, советы, иногда шутки. Люди научились работать вместе.
Мы видели, как гвардеец Кларка, высокий аристократично выглядящий парень с безупречными манерами, терпеливо показывал коренастому шахтеру, как правильно выводить лезвие на точильном круге. Его движения были плавными, профессиональными — видимо, знание оружия не ограничивалось умением им пользоваться. А шахтер в ответ советовал, под каким углом лучше бить молотом, чтобы не расколоть заготовку, делясь опытом многолетней работы с металлом.
Рядом с ними женщина средних лет из Зареченска, чьи руки еще помнили мягкость шелка и нежность детской кожи, теперь сноровисто полировала готовые клинки до зеркального блеска. Её движения были точными, профессиональными — она быстро освоила новое ремесло. А молодая девушка, которая еще неделю назад была просто беженкой, теперь оплетала рукояти тонкими полосками качественной кожи, создавая надежный и удобный хват.
Мы видели, как Ада и её маги больше не отгораживались защитными куполами от «грязной» работы кузнецов, а стояли прямо у горнов, накладывая на раскаленный металл защитные и усиливающие руны непосредственно перед закалкой. Магия смешивалась с ремеслом, создавая нечто невиданное ранее.
«Они нашли себя, — тихо сказал Кларк, наблюдая за своими людьми. На его лице впервые за много дней была не скорбь о погибших, не тревога за будущее, а искренняя гордость. — Потеряв все — дома, положение, привычную жизнь — они обрели цель. Они сражаются не за лорда и не за жалованье, а за самих себя. За право существовать».
«Твои 'благородные" тоже ничего, — пробасил Таллос, и в его голосе не было привычной насмешки над аристократами. — Крепкие ребята. Думал, раскиснут после первой же мозоли, будут ныть про нежные ручки. А они держатся, работают наравне со всеми».
Он кивнул в сторону капитана стражи, который вместе с двумя жилистыми шахтерами пытался установить новый, более мощный пресс для штамповки наконечников стрел. Бывшие враги, представители враждующих сословий, теперь они спорили не о власти и привилегиях, а о рычагах и передаточных числах, о том, как лучше распределить нагрузку.
«И женщины молодцы, — добавил Таллос с неожиданной теплотой. — Думал, будут только мешаться под ногами. А они быстро схватывают, руки у них ловкие, глаз точный. Для тонкой работы — самое то».
Мы дошли до конца цеха, где находился склад готовой продукции. И я замер, как всегда замирал при виде этого чуда. Вдоль всей стены, на специально построенных стеллажах из крепкого дуба, лежало наше новое оружие. Сотни мечей различной длины и веса, кинжалов и боевых ножей, наконечников для копий и стрел. Они не блестели холодной сталью, как обычное оружие. Все они исходили ровным, теплым, золотистым светом, превращая сумрачный склад в подобие храма или сокровищницы.
Это было невероятное, завораживающее зрелище. Каждое из этих орудий было произведением искусства, выкованным не только из магического металла, но и из отчаяния, надежды, ярости и решимости. В каждом клинке жила частица души того, кто его создавал.
«Сколько у нас готово? — спросил я Таллоса.»
«Триста семьдесят единиц различного назначения, — ответил он с гордостью. — Еще столько же в работе. К концу недели будет полтысячи. Этого хватит, чтобы вооружить всех, кто способен держать оружие».
Я смотрел на эти ряды светящихся клинков и думал о том, как быстро меняется мир. Месяц назад мы были разрозненными группами, готовыми резать друг другу глотки за кусок хлеба. Сегодня мы — армия. Небольшая, плохо обученная, разношерстная, но армия. И у нас есть оружие, способное ранить самих демонов.
Это был наш арсенал. Небольшой, жалкий по меркам больших войн прошлого, но он был наш. Выкованный нашими руками, пропитанный нашим потом и кровью. И каждый клинок в нем был не просто куском металла. Это была клятва. Клятва сражаться до последнего дыхания. Клятва не сдаваться, даже когда все кажется безнадежным. Клятва встретить надвигающуюся Тьму не с мольбами о пощаде, а с оружием рассвета в руках.
Война за Ашен еще не была выиграна. Она только начиналась. Но теперь у нас был шанс.
Глава 15
Я не мог найти себе места. Ходил по своей комнате из угла в угол, как тигр в клетке, а каждый шаг отдавался глухим стуком в висках. Останавливался у окна, бессмысленно вглядывался в ночную тьму, где лунный свет серебрил кроны деревьев, а потом снова принимался мерить комнату шагами. Рубашка прилипла к спине от пота, хотя в Усадьбе было прохладно. Руки дрожали — незаметно, но я чувствовал. Во рту пересохло, словно я три дня шел по пустыне без воды.
Там, за стеной, в соседней комнате, Грэг готовился к погружению. К своему первому боевому вылету в место, куда я не мог за ним последовать. Где не поможет ни мой клинок из солнечного металла, ни верный автомат, ни весь мой боевой опыт. Это чувство — глухое, тоскливое бессилие — было хуже страха перед любой битвой. К драке я привык за эти месяцы войны. Пули, клинки, когти демонов — это понятно. Это материально. А здесь…
Я знал, что Иди сейчас говорит с ним, ее голос звучит у него в голове, ведя его, как инструктор ведет парашютиста-первогодку к открытому люку самолета. «Не пытайся уснуть, — наверняка говорила она своим спокойным, уверенным голосом. — Сон — это трясина. Ты должен скользить по поверхности. Отпустить веревку, но не терять причал из виду».
Господи, как же я хотел верить в эти слова.
Я попытался отвлечься. Проверил автомат — он висел на спинке стула, готовый к бою. Пересчитал магазины. Осмотрел клинок Рассвета. Все было в порядке, но руки продолжали искать работу. Взгляд упал на фотографию на прикроватном столике — старый снимок, где мы с Грэгом рыбачили на озере. Ему было лет одиннадцать, он улыбался, показывая пойманного окуня размером с ладонь. Обычный мальчишка. А сейчас…
Сейчас этот мальчишка готовился к разведывательной операции в тылу врага. В самый страшный тыл, какой только можно вообразить. И все, что я мог, — это ходить по комнате и молиться богам, в которых никогда толком не верил.
Я попробовал взять книгу — какой-то роман, который подсунула мне Шелли. Буквы расплывались перед глазами. Мысли были заняты только одним: там, за стеной, мой сын готовился войти в кошмар. И я не мог ничего сделать, чтобы защитить его.
Не выдержав, я на цыпочках подошел к его двери. Прислушался. Тишина. Такая абсолютная тишина, что на мгновение сердце екнуло — а вдруг что-то пошло не так? Я тихо, стараясь не скрипнуть половицами, приоткрыл дверь на палец.
Он сидел на полу, скрестив ноги, спина прямая, как струна. Лунный свет падал на его лицо, и я увидел, насколько он бледен — до синевы. Сосредоточенный. Глаза закрыты, на лбу выступила испарина. Дыхание медленное, размеренное. Он не спал. Это была работа. Тяжелая, опасная работа, которую мог выполнить только он.
Я увидел, как его пальцы сжимают кольцо-печатку на левой руке. Мой подарок. Его «якорь», как назвала это Иди. Крошечный кусочек нашего мира, который он возьмет с собой в тот ад. Наверное, сейчас Иди учила его цепляться за это ощущение — за холод металла, за вес, за гравировку герба. «Держись за него. Что бы ты ни увидел, что бы ни услышал, якорь вернет тебя домой. Теперь отпускай тело. Не борись. Медленно…»
В этот момент я видел не мальчика, которого учил держать меч и стрелять из автомата. Я видел солдата-разведчика, уходящего в одиночный рейд за линию фронта. В самую враждебную территорию, какую только можно представить. Территорию, где законы физики не работают, где сама реальность течет, как расплавленный воск.