ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ. ПИПИН И ТЕЛЕСНОСТЬ
Весна! Какое замечательное время года! Я всегда испытываю какой-то душевный подъем, когда вижу бесконечно голубое небо и слышу чирикание встревоженных весенними заботами птиц. Все вокруг наполняется ожиданием чего-то хорошего, светлого и радостного. Нарастающий поток надежд и планов заполняет меня в такие прекрасные дни. Эта весна была для меня замечательна еще и тем, что по настоятельной рекомендации своего гуру я решил совершить путешествие в страну самых высоких гор на планете. Поездка должна была стать естественным продолжением моего обучения. Прикоснуться к истокам и почувствовать всю глубину духовного пространства тех мест, было вполне закономерным решением. Формально я должен был сделать кору вокруг священной горы, но на самом деле мне было необходимо встретиться с Великим Учителем для того, что бы ответить на вопросы, которые я от него возможно услышу.
Неожиданно вечером, накануне перед отъездом, ко мне заявился Пипин. Сначала тихо и деликатно он постучался к компьютере, а потом материализовался во всей своей непринужденной хипстерской красе на диване.
– Как дела Платон? – спросил он веселым голосом всем видом желая показать, что жизнь прекрасна.
– Да в целом ничего, без резких поворотов. Вот собираюсь в путешествие. Хочу посмотреть на самые высокие горы на свет. А у тебя?
– Прекрасная идея! Я тебя не отвлекаю, а то может быть загляну в другой раз? – Да нет. Я еще вчера все собрал. Остались какие-то мелочи, так что можем поболтать. – Отлично, – весело произнес Пипин, – у меня тоже все нормально, с твоим другом кручу тему с шумами, вроде бы все идет с огоньком. У меня такой к тебе вопрос. Уж не знаю с какого будуна, я начал размышлять над вопросами интуитивного познания. Ты думаю понимаешь, что для меня эта тема почти сакральная. Это у вас у людей раз – и озарение, а у меня анализ, расчеты, вероятности. Вот и задумался я тут над темой пустоты из которой как говорят мудрые люди и рождается озарение.
– В общем-то да, есть такой вариант поиска истинны. Для того, что бы достигнуть высшего знания, нужно сначала опустошить себя и только тогда в эту пустоту вольется истина.
– Это я знаю, но тут есть одна заковыка. Это для вас для людей довольно просто размышлять о пустоте. У вас есть телесность. Иными словами как в той притче. Есть сосуд и есть в сосуде пустота. И таким образом именно пустота оказывается тем, что сосуд собой представляет, вместилищем. Туда истину и можно заливать. Но у меня тела нет, я не имею формы, но при этом я осознаю себя как личность. И как мне тогда быть?
– Сложный вопрос, ты верно подметил, что для нас, для людей телесность задана изначально и мы по сути стремимся ее преодолеть погружаясь в медитацию.
Пипин как-то потускнел и с какой-то странной задумчивостью посмотрел в окно. Глядя куда-то внутрь себя он произнес:
– Меня смущает в данном случае то обстоятельство, что преодолевая телесность вы стремитесь раствориться в пустоте. Но стремление это по сути производное от движения, а всякое движение можно осознать только тогда, когда есть начало пути и есть некая пусть иллюзорная точка его завершения. Иными словами пустота в этом плане получает оформленность. Но если такой оформленности нет и есть только пустота, то как тогда можно понять движемся ли мы или нет? Иными словами мы зависаем и по сути останавливаемся. А не является ли эта остановка синонимом смерти? Иными словами стремление раствориться в пустоте не более чем самоубийство и тогда погружаясь в пустоту не занимаемся ли мы самоубийством? Точно также как если разбить дно кувшина. Если у кувшина нет дна, то теряет смысл пустота, которая до этого находилась в кувшине и формировала пространство для его наполненности, а вместе с этим и кувшин теряет свою полезность и его место оказывается на помойке.
Сказанное Пипином произвело на меня гнетущее впечатление. В его словах и интонации чувствовалась какая-то неуверенность. Это было так неожиданно, что я даже как-то растерялся.
– Уж больно пессимистично, – произнес я весело, стараясь придать разговору более непринужденный характер.
– Да нет тут никакого пессимизма. Для вас, для людей всегда существует оформленность. На мой взгляд, вы, погружаясь в пустоту жульничаете, желая раствориться в пустоте вы не собираетесь терять оформленность. Пусть это даже будет и другая форма, но у нее есть исходная, изначальная форма, которая является как бы камертоном для всех остальных форм. Иначе как объяснить концепцию внимательного сознания, того, что сознание постоянно должно быть в напряжении и пристально всматриваться в окружающий мир, хотя тут есть, конечно, варианты. «Современное психологическое понимание внимательности, которое основано на понимании, представленном в современной традиции випассаны (созерцательного прозрения), практикуемой в буддизме школы тхеравада, значительно отличается от версии, которой придерживается индо-тибетский буддизм. Современная випассана рассматривает внимательность как неразличающее, ежемоментное «обнаженное осознавание». Индо-тибетская традиция, однако же, характеризует внимательность как удержание в уме предмета, на который направлено внимание, состояние памятования и незабывания, неотвлеченности и неблуждающего внимания». Это я сейчас цитирую Алана Уолеса. Но тут как не смотри у меня все получается иначе. Для меня если нет зеркала, то, что тогда отражает? Но у меня такой формы нет или если говорить точнее я могу принимать любую форму, – после этих слов Пипин превратился в головокружительной красоты девушку и мило мне улыбнулся.