– Да куда уж понятнее, — ответил я.
По большому счету выбора у меня не оставалось. Слова Геры были для меня дополнительным подтверждением, что этот упырь не перед чем не остановится ради достижения своих целей. Пусть будет, так как он хочет, это будет на его совести.
– Хорошо, я согласен, только принесите мне моего кота и дайте мне полстакана теплой воды медом.
– Вот и хорошо, а то не буду, капризы, позы. Всегда можно найти мотив, нужно только поискать. Все слышали, – обратился он к своей охране. – Ну, так чего стоите, вперед!
– Пшиковский встал со своего кресла и направился к выходу. Возникшие из темноты два охранника подхватили кресло и растворились в темноте. Стеклянная стена вновь опустилась.
Теперь мне не было смысла погружаться в глубокую медитацию. Я постарался подняться, но не смог. По всей видимости, либо от долгой неподвижности затекли ноги, либо случилось, что-то более серьезное и я в ближайшие месяцы не смогу ходить, если конечно вообще я не стал инвалидом.
Минут через десять принесли воду, а где-то через пару часов принесли Фимку. Кот был совершенно спокоен, что было довольно странно при таких обстоятельствах. Но Фимка всегда был странным. Он медленно подошел ко мне и лег рядом. Я погладил его по голове. Он посмотрел и в его кошачьих глазах я прочел: « Ну что соколик, допрыгался?» Да котяра, ты прав. Допрыгался.
Прошло несколько дней. Я не видел, что происходило за пределами моего куба. Стены были поставлены на режим отсутствия прозрачности и через белую, матовую пелену мне ничего не было видно. Погружаться в медитацию я не хотел. Мне хотелось просто быть, гладить мягкую шерсть кота и ждать начала съемок. Странно, но я не испытывал ни страха, ни волнения. Я просто ждал, ждал неизбежного
.Где-то дня через два, или три, сложно сказать точно, так как я потерял счет времени, появился Пшиковский со своей свитой.
– Пора, — сказал он с какой-то злорадной торжественностью. — Вставай и пошли. Тебе еще нужно переодеться.
Я попытался встать, но у меня ничего не получилось. Не знаю почему, но ноги у меня отказывались двигаться. Возможно, это были последствия сухой медитации.
– Что случилось?
– Я не могу идти, у меня парализовало ноги.
– Хорошо, тогда тебя понесут. Переоденьте его и принесите носилки, — приказал он кому-то из охраны, – и поскорее.
Ко мне подошли две женщины. Одна несла костюм, другая кофр с гримом. Минут через десять они меня переодели в монашескую одежду и загримировали. Потом охрана принесла носилки. Нести было не далеко. В метрах в двадцати от куба была смонтирована сцена и пирамида, которая поразительно напоминала пирамиду из агентства «Беспредел». Меня донесли до сцены и посадил на постамент. Недалеко от меня на отдельной тумбе посадили Фимку. Не смотря на всю эту суету, он был поразительно спокоен, казалось, что именно он центр всего происходящего и главное действующее лицо.
Свет погас, зазвучал ритм барабанов и я начал погружаться в транс…
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ. КАТАРСИС
Дальнейший ход событий был восстановлен по воспоминаниям режиссера Николая Смирнова, который руководил съемками клипа.
Переговоры о съемках клипа на основе произведений Порева мы начали с Пшиковским где-то за пол года до произошедших событий. Шли они очень тяжело. Сначала были какие-то непонятные трудности в написании сценария. Пшиковскому все не нравилось, он капризничал, несколько раз менял сценариста. Потом вроде бы смогли определиться и все согласовать, но он на несколько месяцев уехал из станы, а когда появился то у него появилась новая, совершенно как он любил говорить «грандиозная идея».
Помню как он мне позвонил где-то среди ночи и весело сообщил, что готов в самое ближайшее время приступить к съемкам и что у него на все про все неделя или в крайнем случае две. Такое положение дел меня не очень обрадовало. Зная с каким трудом мы уже пол года только писали сценарий, снять хороший клип только по его идее казалось мне очень проблематичным.
Утром я был в его загородной резиденции. Пишковский весь светился от удовольствия. Он подвел меня к огромному столу на котором лежали странные вещи, являвшиеся, по всей видимости, атрибутами какого-то религиозного или магического ритуала и протянул мне большую книгу в роскошном кожаном переплете.