Асимптота
Можно ли верить прохожим? Или синоптикам? Прежде чем выйти погулять стоит: а) взглянуть на телефон - в ту часть экрана, где показывают погоду или б) посмотреть в окно - кто во что одет. Кажется, что это так просто. Если синоптики лгут, то прохожие на улице точно нет. Или наоборот. Иногда люди за окном одеты столь разнообразно, что невозможно понять, какое время года там на самом деле - лето или осень, зима или весна. Кто-то легко бежит в футболке и сандалиях, а кто-то вяло переставляет ноги в застегнутой наглухо куртке и утепленных ботинках. Поэтому, прежде чем выйти на улицу, Кен решал логическую задачу - кому довериться? - синоптикам или прохожим? А потом, выбрав меньшее из зол и следуя парадоксу Монти Холла, менял свое решение. Самое забавное, в девяноста процентах случаев он угадывал. Но оставшиеся десять иногда сводили его с ума.
Как, например, сегодня.
Идти по набережной, содрогаясь от холода. Стучать зубами и сжимать кулаки. Идти по набережной и торопиться по делам - тонкий диссонанс несовместимых действий. По набережной следует вальяжно ступать, под руку с супругой или подругой, приглядывая за детьми, если они есть, или с еле заметным небрежением поглядывать на идущих навстречу. Кена всегда забавлял этот момент, он даже пытался составить шкалу презрения во взгляде в зависимости от района Астаны. Проще всего гулять возле в районе памятника Кенесары, полного молодежи и приезжих, и где взгляды людей больше любопытные, нежели оценивающие. А максимальное сосредоточение пренебрежения в глазах обретается в районе Пирамиды. Иногда складывается такое ощущение, что часть гуляющих работают в магазинах жутко дорогих брендов одежды и приглядываются к проходящим мимо так, словно изучают платежеспособность клиента, случайно или в первый раз заглянувшего на их территорию. А взгляды плюс-минус ровесников на секунду сосредотачиваются, словно пытаясь вспомнить, кто этот человек - идущий навстречу, может надо с ним уважительно поздороваться, может мы где-то пересекались. Даже прогулка возле Акорды или библиотеки меньше напрягает, чем неспешный променад вдоль набережной президентского парка. Особенно вечером. В теплую погоду. Летом. Лето - время комплексов и унижений, лето - время, когда взгляды прохожих наливаются ядом пренебрежения к одежде или физической форме, словно каракурт накапливает и настаивает свою силу, чтобы осенью выплеснуть в коротких схватках с врагом или жертвой.
Но затем, когда промозглая осень уже вступила в свои права и полновластной хозяйкой оглядывает свои владения, расшвыривая направо-налево еще неубранные листья и сыпля песком в глаза прохожих, когда казалось бы вот - осень время максимальной концентрации презрения к встречным, весь этот летний яд (вайб?) исчезает, растворяется в резко наступившей прохладе. Люди сосредотачиваются на своих ощущениях, им некогда оглядываться, обдумывать. Резкий короткий взгляд - знакомец, незнакомец - и в зависимости от степени узнавания короткий кивок или полуминутный разговор или же возвращение к собственным мыслям. Разве что старики и дети вглядываются подольше - первые вспоминают всех виденных когда-то людей, а вторые фиксируют абрис лица в стремительно теряющем свои краски мире.
Астана - как и любой другой крупный город, место, где человеческая жизнь превращается в мнемоническую схему. Все становится условным, дежурным, подверженным статистике. Встречи с друзьями превращаются в рутину, а если друзей нет? Тогда весь мир аккумулируется в телефоне. И уровень настроения становится напрямую связан с уровнем заряда. Камлания и обряды ныне неактуальны - чтобы получиться связь с космосом надо иметь поблизости розетку. В минуты прогулки по набережной у человека в жизни появляются короткие, сиюминутные, но от этого становящиеся не менее важными, смыслы - поиски общественных туалетов и доступных розеток. И тогда уже больше никому нет дела до взглядов. Но все же…
Кен делил времена года в Астане образами китайской поэзии. Лето - Время презрения, Осень - Время возвращения, Зима - Время сочувствия и Весна - Время признания. И рефреном словосочетание - «к самому себе», в казахской поэтической традиции. Будь Кен японцем, он обязательно добавил бы краски - описание блеклых цветов листьев, лежащих на дорожках парка. Был бы русским, рассыпал бы звуки - шепот, топот, свист и плач ветра. Был бы узбеком, поляком, байянцем - размашистыми движениями ног, плавными жестами рук размешал бы в яркий водоворот, перевернув время с ног на голову, расплескав краски и звуки во все стороны. Чтобы Время возвращения стало Временем вечных танцев зеленых ветвей и листьев под капель дождя, когда едва обретшие явь капли, как набросок в руках художника начинают наливаться силой, нежно придавливая массой словно мужчина женщину. Будь Кен поэтом, но он математик. Эх…