его лишала пламенных утех:
не мог, как пес, он бешеным аллюром
совокупляться на глазах у всех...
В барак к ней пробираться тише мыши...
Расталкивая женщин остальных,
ее наебывать, всей кожей слыша,
как с верхних нар клопы летят на них,
и трепетать: вот-вот нагрянет вохра,
с позором стянет с Аськи - и в кандей!
Не вечно ж бдит, не вечно смотрит в окна
наш Полтора Ивана, хитрый змей!
Когда ж остались только две бабенки
на всю ораву лютых мужиков,
не скрыли б их любые похоронки
от чуткой бдительности наглых псов.
Охране стало чем-то вроде спорта
вылавливать их. Спросите, зачем?
А надо ж разрешить им давний спор-то:
с кем подживает Зайчик? Аська - с кем?
К тому ж, застукав в роковую ночь,
любой цыганку трахнуть был непрочь...
И от штрафной не упасет ничто,
и вообще не надо профанаций...
Ах, это все не то, не то, не то!
Зачем перед собою притворяться?
Пред ним однажды верный шанс возник...
Все разом изменилось бы в тот миг!
В кабинку, где порой за спирт бои
велись с блатными (каждый бой - упорен!),
где калики-моргалики свои
раскладывал для доходяжек Скорин,
похныкав где-то там, еще за стенкой,
явилась санитарка пациенткой.
При явной инфантильности цыганки,
бог ведает откуда взявшись, к ней
все приставали разные ветрянки,
крапивницы, болячки всех мастей.
Премудрый врач, здоровье обеспечь,
протри, чтоб зуда как и не бывало!
Торжественно она спустила с плеч
рубашку, что к ногам ее упала.
Был "кабинет санчасти" отделен
от лазарета только одеялом,
но это было все ж таки немало
для тех, кто пылкостью вооружен,
решительностью и железной хваткой
и действует умело и с оглядкой.
Но, растирая уксусным раствором
все эти ведьминские чудеса,
их платонически ласкал он взором,
как будто мраморна сия краса.
И ни на миг не ощутил желанья
телесно-мертвый зритель тех грудей:
тюремное калечит воздержанье
и психику уродует людей...
Он наверстает все - вдвойне, втройне
не посрамит своей мужицкой чести,
лишь только б по-людски, наедине
хоть ночь одну бы провести с ней вместе!
Емуо н анужна, она одна!
Лишь сн е й- с такой испорченной и милой,
все то, что дремлет, вспыхнет с новой силой,
вулканом лаву выбросив со дна!
Тут в монолог его привычно влез
со "стансов" тех надыбавший слабинку
(ему разоблачать нас не в новинку!),
двойняшка-скептик, фаустовский бес:
- "Ах вот как ты заговорил, дружок?
Уже готов равняться ты с вулканом?
Не потому ли, что заметно впрок
тебе пошел твой блат с Васьком-смутьяном?
Вкусив того аванса, ты ж, злодей,
привык торчать у кухонных дверей,
как бы притягиваемый магнитом,
толкаем в спину волчьим аппетитом.
Нет, ты не "соглашался", ты - молчок,
ты втихаря... Но ты припомни, олух,
как понимающе взглянул Васек
в твои глаза, опущенные долу!
Канючишь, сам с собою лицемеря:
а вдруг, мол, как-то избежим потери?
Развел тут нюни: "Ах, мне жизнь не впрок...
Ах, чаинька моя... Ах, Ася, Ася..."
Да будто бы без твоего согласья
не обошелся шебутной Васек!
Что ж, сделай вид, что закален, как сталь,
и свой позор красивой фразой скрась-ка...
О, лжеромантик, фраер, пинчер, враль,
слизняк и трус - на кой ты нужен Аське?
Уж кое-как раскочегаря прыть,
ты должен был, кретин, пробел восполнить:
здесь, на колонне, счастья миг ловить,
чтоб как-нибудь на склоне лет припомнить!
Тот миг в любви, упущенный бездарно,
он и на воле-то невозместим.
Раз ты не взял заветного плацдарма
в разгар атаки - распрощайся с ним!
Ну, а по правде - это все трепня:
ты глуп, как пень, иль даже как три пня!
Доверься-ка ты лучше подсознанью,
что преградило путь твоим желаньям.
Спрячь стыд в карман. Утешься: между нами,
тебе неполноценность не грозит.
Учти условия: Васька устами
неп р а в д али сермяжная гласит?
Мораль сей басни - острая, как нож:
с харчей таких (мы знаем не заочно!)
хоть помереть, пожалуй, не помрешь,
ебать же не захочешь - это точно!
Коль стал причастен лагерной породе,
гони ты взашей праздные мечты.
Тыб е зтого котла - к любви не годен,
аст е мкотлом - любви лишишься ты!..
О, сколь непоэтическая тема!
И смех и грех... И как же ты горька,
лишь в лагерях возможная дилемма,
коллизия лишь для одних зэ-ка!
Напрасно, братец, тысячи преград
ты в мыслях возводил поочередно,
чтоб убедительно и благородно
внушить себе, что зелен виноград.
Все аргументы отведя рукой,
подтекст мы обнаружим здесь такой:
поддавшись чувствам, возлюбя ретиво,
ты перекинешься - и чуни врозь!
Увы, тут не до жиру, быть бы живу,
копи гормоны - выживешь авось.
Завязывай с любовью. Все. С концами.
До лучших дней. Нам трусость не в укор.
Смешно же с лагерными жеребцами
вступать в "науке страсти нежной" в спор!
Тебе перечить не хочу нимало:
чай, Аськи не валяются навалом...
Но у тебя характер не такой...
Ты лучше вот чем сердце успокой:
прими ее как факт, как эпизод,
внезапно скрасивший твои скитанья,
как праздничный, веселый анекдот,
этюд, приятный для обозреванья.
Ты, может, выживешь, пройдя бои,
и там, за дымкой лет, под гром оваций
прочтешь ты строчки новые свои,
которымт ев подметки не годятся;
быть может, ты и впрямь, без дураков,
воспев лежневки наши и болота,
ей посвятишь прелестный цикл стихов,
о коих судят по большому счету! *)
И, может, было бы тебе больней
(представь на миг, одолеваем страхом!),
когда быв п р а в д убыл ты близок с ней,
ип о с л еэтого пошло все прахом? **)
Нам этот затянувшийся рассказ
на том и кончить бы. Светло. Лирично.
Все сбалансировано преотлично