[¹«Гептамерон» (1558)– сборник новелл королевы Маргариты Ангулемской, носившей имя Маргариты Наваррской, по титулу своего мужа,короля Наварры.]]
[²Брантом Пьер де Бурдей(1535–1614)– французский историк, автор «Жизни знаменитых капитанов» и «Галантных дам».] Освоившись со всем этим шумом и суетой и присмотревшись к толпе придворных, нетрудно было заметить, что она делилась на два лагеря.
Отличительным признаком лагеря герцогини д'Этамп служил лиловый цвет;голубой указывал на принадлежность к лагерю Дианы де Пуатье.
Сторонники герцогини являлись тайными поборниками реформы, их противники– ревностными католиками. Среди приверженцев Дианы де Пуатье можно было видеть дофина – человека с плоской,бесцветной физиономией;в лагере герцогини д'Этамп то и дело мелькало умное,живое лицо и золотистые кудри Карла Орлеанского, второго сына Франциска. Дополните эту картину политической и религиозной распри ревностью дам, соперничеством художников и поэтов, и вы получите довольно полное представление о ненависти, царившей при дворе Франциска I, что поможет вам понять причину злобных взглядов и угрожающих жестов, которые невозможно было скрыть от наблюдательного взора, несмотря на все лицемерие придворных.
Главные враги – Диана де Пуатье и Анна д'Этамп – сидят в противоположных концах огромного зала; и все же каждая насмешка, брошенная одной из соперниц, вмиг достигает слуха другой, и столь же быстро приходит разящий ответ благодаря усердию множества досужих сплетников.
Среди разряженных в шелка и бархат вельмож, мрачный и равнодушный к остротам, да и ко всему окружающему, расхаживает в своей длинной докторской мантии Анри Этьенн, всецело преданный партии реформистов; а в двух шагах от него, столь же ко всему равнодушный, стоит, прислонясь к колонне, печальный и бледный Пьетро Строцци¹– эмигрант из Флоренции;наверное, он видит в мечтах покинутую родину, куда ему суждено было вернуться пленником и обрести покой лишь в могиле.
Пожалуй, излишне говорить, что этот благородный эмигрант– по женской линии родственник Екатерины Медичи – всей душой привержен партии католиков.
[¹Строцци Пьетро(ум.в 1558 году) – выходец из банкирского дома Строцци во Флоренции, враждовавшего с банкирами– герцогами Медичи; всю жизнь боролся против них, перешел на службу к Франциску I и участвовал в итальянских войнах на его стороне (Медичи были союзниками Карла V). В 1556 году стал маршалом Франции.] Вот проходят,беседуя о важных государственных делах и поминутно останавливаясь друг против друга, словно для того, чтобы придать больше веса своим словам, старик Монморанси, которого король каких-нибудь два года назад возвел в должность коннетабля, вакантную со времени опалы Бурбонов, и канцлер Пуайе, гордый недавно введенным им налогом на лотереи и собственноручно подписанным в Виллер-Котере указом¹.
[¹В Виллер-Котере,маленьком городке департамента Сена, где у Франциска I имелся замок, был подписан знаменитый указ, гласящий, что постановления высших правительственных инстанций должны писаться не по-латыни, как это делалось прежде, а по-французски. Замок цел и поныне, хотя он потерял свое былое великолепие. Архитектура его претерпела значительные изменения по сравнению с первоначальным замыслом. Начатый Франциском I, украсившим его скульптурами саламандр, он был окончен Генрихом II, по приказу которого были выгравированы вензеля его самого и Екатерины Медичи. (Примеч.автора. )] Держась обособленно и ни с кем не вступая в разговор, расхаживает во всеоружии своей сверкающей белозубой улыбки бывший бенедиктинец, а ныне францисканец Франсуа Рабле. Он все вынюхивает, высматривает, ко всему прислушивается и все высмеивает. А горбун Трибуле¹, любимый шут его величества, бросается всем и каждому под ноги со своим неистощимым запасом шуточек и, пользуясь положением любимца и карлика, издевается то над тем, то над другим – правда, довольно добродушно, но не всегда безобидно.
[¹Трибуле– придворный шут королей Людовика XII и Франциска I, упоминаемый в хрониках того времени. Трибуле выведен в драме Виктора Гюго«Король забавляется», а в написанной по мотивам этой драмы известной опере Верди действует под именем Риголетто.] Что же касается Клемана Маро, великолепного в своем с иголочки новеньком мундире королевского камердинера, то он выглядит не менее смущенным, чем на приеме у госпожи д'Этамп. Видно, в кармане поэта и теперь лежит новоиспеченное стихотворение или какой-нибудь сиротливый сонет, и он ждет лишь случая преподнести его под видом импровизации. Увы! Всем известно, что вдохновение нисходит свыше и мы над ним не властны. Вот и ему пришли в голову восхитительные стихи о госпоже Диане. Он пытался бороться, но ведь муза не возлюбленная, а госпожа: стихи получились сами собой, рифмы каким-то чудом нанизывались одна на другую,и теперь злосчастный мадригал невообразимо терзал его. Имей Маро власть над собой, он, разумеется, посвятил бы его герцогине д'Этамп или Маргарите Наваррской,в этом не могло быть ни малейшего сомнения, – ведь поэт всей душой тяготел именно к партии протестантов. Быть может, этот проклятый мадригал и привязался-то к нему в ту минуту, когда он силился сочинить эпиграмму на госпожу Диану: как бы то ни было, а превосходные стихи, посвященные католичке, появились на свет божий. Можно ли было удержаться и, вопреки своей приверженности к партии протестантов, не продекламировать их хотя бы вполголоса кому-нибудь из друзей, понимающих толк в литературе?!