И госпожа д'Этамп, объятая ненавистью и любовью, вышла из зала, позабыв, что в руках Асканио осталась записка, написанная ею в минуту самозабвения.
Глава восемнадцатая
Любовь — сновидение
Как только госпожа д'Этамп вышла, сила ее обаяния исчезла, и Асканио отдал себе отчет во всем, что творится в его душе и происходит вокруг. И ему вспомнилось, что он сказал госпоже д'Этамп: быть может, Коломба любит его, раз его полюбила и герцогиня. Итак, отныне он уже не волен располагать своей жизнью, ибо сердце сослужило ему хорошую службу, подсказав эту мысль, но он сделал ошибку, поведав о ней герцогине. Если бы чистосердечный и прямодушный юноша умел лукавить, все было бы спасено, но он заронил подозрение в душе злой и грозной герцогини. Война была объявлена, и она особенно страшила его оттого, что угрожала одной лишь Коломбе.
Однако бурная и опасная сцена, разыгравшаяся между ним и Анной, принесла ему некоторую пользу. Он почувствовал какое-то одушевление, уверенность в себе.
Рассудок юноши, возбужденный новыми впечатлениями и душевным подъемом, лихорадочно работал. Асканио готов был действовать, и действовать отважно. Осмелев, он решил разузнать, может ли он надеяться, а для этого проникнуть в душу Коломбы и пусть даже обнаружить там одно лишь безразличие. Если и в самом деле Коломба любит графа д'Орбека, зачем же бороться против госпожи д'Этамп? Пусть тогда герцогиня делает все, что ей хочется, с его мятущейся, отвергнутой, безутешной, потерянной душой. Он превратится в честолюбца, станет мрачным, злым… Ну что ж, не все ли равно? Но прежде всего нужно покончить со всеми сомнениями и решительно пойти навстречу своей судьбе. В таком случае обязательство госпожи д'Этамп — порука его будущего.
Асканио обдумал все это, возвращаясь домой по набережной и не сводя глаз с пылающего заката, на фоне которого чернела Нельская башня. Дома он, не медля и не колеблясь, взял кое-какие безделушки, направился к Малому Нельскому замку и решительно постучал четыре раза в дверь.
По счастью, госпожа Перрина была неподалеку. Она изумилась и, сгорая от любопытства, бросилась отпирать дверь. Однако, увидя юношу, она сочла нужным оказать ему холодный прием.
— Ах, это вы, господин Асканио! — сказала она. — Что вам угодно?
— Мне угодно, милейшая госпожа Перрина, показать сию же минуту вот эти украшения мадемуазель Коломбе. Она в саду?
— Да, гуляет по своей любимой аллее… Но куда же вы, молодой человек?
Асканио, хорошо помнивший дорогу, устремился в сад, забыв и думать о дуэнье.
«Вот как! — сказала она и остановилась, чтобы все обдумать. — Пожалуй, не стоит подходить к ним. Пусть уж Коломба покупает, что ей вздумается, для себя и для подарков. Не годится мне там быть — ведь она наверняка выберет для меня подарочек. Уж лучше я приду, когда она все купит. Тут-то, разумеется, будет просто неловко отказываться от подарка. Что верно, то верно! Останемся же здесь и не будем мешать нашей милой крошке — ведь у нее такое доброе сердце».
Как видите, достойная дуэнья была дамой весьма щепетильной.
Все эти десять дней Коломба провела в мечтах об Асканио. Невинной, чистой девушке любовь была неведома, но именно любовь сейчас переполняла ее сердце. Она твердила, что дурно предаваться таким мечтам, но находила себе извинение в том, что они с Асканио никогда больше не увидятся и что ей не дано найти утешения, оправдавшись перед ним.
Под таким предлогом Коломба и проводила все вечера на той самой скамье, где она как-то сидела рядом с Асканио, говорила с ним, внимала ему, а теперь всей своей душой отдавалась этому воспоминанию; затем, когда становилось совсем темно и госпожа Перрина звала ее домой, прелестная мечтательница шла медленным шагом и, очнувшись от грез, вспоминала о приказании отца, о графе д'Орбеке и о том, как бежит время. Она проводила ночи без сна в мучительной тоске, но и от этого не тускнели ее дивные вечерние мечты.
В тот вечер воображение Коломбы, по обыкновению, вновь ярко рисовало счастливое прошлое — час, проведенный вблизи Асканио, — как вдруг, подняв глаза, девушка вскрикнула.
Он стоял перед ней и молча смотрел на нее.
Он нашел, что она изменилась, но стала еще прекраснее. Бледность и печаль так шли к ее идеально правильному личику! Ее красота, казалось, стала еще одухотвореннее. Асканио находил, что она никогда не была так прелестна, и к нему вновь вернулись сомнения, рассеявшиеся было под влиянием любви госпожи д'Этамп. Неужели эта небожительница могла полюбить его?