Климент VII нашел, что Помпео придумал чудесный выход, и позволил ему поступать по своему усмотрению. Поэтому в тот же вечер, когда Бенвенуто вели в камеру в замке Сент-Анж, камерарий сказал золотых дел мастеру, что святейшему отцу угодно тотчас же получить пятьсот экю или чашу.
Бенвенуто ответил, что отдаст пятьсот экю, как только вернется к себе в мастерскую.
Четверо стражников швейцарской гвардии и камерарий проводили Бенвенуто домой. Придя к себе в спальню, Бенвенуто вынул из кармана ключ, открыл железный шкафчик, вделанный в стену, достал из большого кошеля пятьсот экю и, отдав их камерарию, выставил его за дверь вместе с телохранителями-швейцарцами. Швейцарцы получили четыре экю за труды, что делает честь Бенвенуто Челлини, и, уходя, целовали ему руки, что делает честь швейцарцам.
Камерарий тотчас же воротился к святейшему отцу и передал ему пятьсот экю, что раздосадовало святейшего отца. Вспылив, он принялся бранить Помпео.
— Ступай сам за великим ваятелем в его мастерскую, скотина, — приказал папа, — и со всей учтивостью, на какую только способна твоя глупая башка, передай, что, ежели он согласен сделать мне чашу, я предоставлю ему любые привилегии!
— Но ваше святейшество, — отвечал Помпео, — не лучше ли отложить все это до завтрашнего утра?
— Даже нынче вечером и то поздно, дурень ты этакий! Я не желаю, чтобы Бенвенуто отошел ко сну с недобрым чувством ко мне. Делай, что тебе говорят, и чтобы завтра, проснувшись, я узнал о его согласии!
Помпео вышел из Ватикана сам не свой и отправился в мастерскую Бенвенуто. Она была закрыта. Он заглянул в замочную скважину, посмотрел в дверные щели, оглядел все окна, надеясь, что хоть в одном брезжит свет, но все было погружено в темноту. Тогда он тихонько постучался, во второй раз отважился постучаться погромче, а в третий — еще громче.
Во втором этаже открылось окошко, и показался Бенвенуто; он был в рубашке, с аркебузой в руке.
— Кто там? — спросил Бенвенуто.
— Это я, — ответил гонец.
— Кто это — я? — снова спросил ваятель, сразу узнавший своего недруга.
— Помпео.
— Лжешь! — произнес Бенвенуто. — Я превосходно знаю Помпео — этот трус не отважится в столь поздний час пройти по улицам Рима!
— Да уверяю вас, дружище Челлини…
— Замолчи! Ты просто разбойник и выдаешь себя за бездельника Помпео, чтобы тебе открыли дверь, — собираешься меня ограбить.
— Маэстро Бенвенуто, да пусть я умру…
— Еще одно слово, — крикнул Бенвенуто, наводя аркебузу на собеседника, — и твое желание исполнится!
Помпео со всех ног бросился бежать по улице и, взывая о помощи скрылся за углом.
Бенвенуто затворил окно, повесил аркебузу на гвоздь и снова улегся спать, посмеиваясь над тем, как припугнул Помпео.
На другой день, спускаясь в мастерскую, открытую час назад учениками, Бенвенуто увидел, что на противоположной стороне улицы стоит Помпео, спозаранку ждущий его появления.
Заметив Челлини, Помпео приветствовал его так сердечно и дружески, как, вероятно, еще не приветствовал никого на свете.
— А-а, — воскликнул Челлини, — это вы, дражайший Помпео! Клянусь честью, я нынче ночью чуть было не проучил одного негодяя — он посмел назваться вашим именем!
— Неужели? — воскликнул Помпео с натянутой улыбкой, осторожно приближаясь к мастерской. — Да как же это случилось?
И Бенвенуто рассказал посланцу его святейшества о том, что тот и сам прекрасно знал, но так как ваятель обозвал его трусом, то Помпео так и не признался, что именно с ним Бенвенуто и разговаривал ночью. Окончив рассказ, Челлини спросил Помпео, какому счастливому случаю обязан он чести в столь ранний час видеть у себя дорогого гостя.
Помпео стал рассказывать, разумеется, кое-что опуская, о поручении Климента VII, и, пока он говорил, лицо Бенвенуто прояснялось. Итак, Климент VII сдался — ювелир переупрямил папу!
Когда Помпео замолчал, Бенвенуто сказал:
— Передайте его святейшеству, что я почту за счастье подчиниться ему и всеми силами постараюсь снова заслужить его милость, которую потерял из-за наветов завистников. Кстати, ведь у папы довольно много прислужников, не так ли? Пусть же, господин Помпео — так будет лучше и для вас, — ко мне отныне посылают другого слугу. Ради собственного благополучия — не вмешивайтесь больше в мои дела, господин Помпео. Пожалейте себя — никогда не попадайтесь мне на пути! И, во имя спасения моей души, молите Бога, чтобы я не расправился с вами, как Юлий Цезарь с Помпеем.
Помпео не замедлил убраться и поспешил к папе, чтобы передать ему ответ Бенвенуто, впрочем, умолчав о заключительной части разговора.
Некоторое время спустя, желая окончательно помириться с Бенвенуто, Климент VII заказал ему медаль со своим изображением. Бенвенуто отчеканил ее из бронзы, серебра и золота и отнес папе. Климент VII пришел в восхищение и восторженно заявил, что таких красивых медалей не делали и античные мастера.
— Вот и хорошо, ваше святейшество! — сказал Бенвенуто. — А ведь не прояви я тогда твердости характера, мы бы навеки поссорились: я не простил бы вам обиды, и вы потеряли бы преданного слугу. Видите ли, ваше святейшество, — продолжал Бенвенуто предостерегающим тоном, — недурно иногда вспоминать поговорку простых здравомыслящих людей: «Семь раз отмерь — один раз отрежь»! Так-то, ваше святейшество. И вот еще что: вы хорошо сделаете, если не будете позволять ябедниками и клеветникам дурачить вас. Я говорю это для вашего же блага, и довольно об этом, ваше святейшество.
Таким образом, Бенвенуто простил Климента VII. Разумеется, он не сделал бы этого, если бы так его не любил, но Бенвенуто был очень привязан к папе — своему земляку.
Поэтому он глубоко опечалился, когда через несколько месяцев после происшествия, о котором мы только что рассказали, папа скоропостижно скончался. Бенвенуто, человек, наделенный железной волей, залился слезами, узнав об этом, и рыдал, как ребенок, целую неделю.
Вообще же смерть папы сыграла вдвойне роковую роль в жизни бедного Бенвенуто Челлини, ибо в день погребения он встретил Помпео, с которым не виделся с того утра, когда посоветовал ему больше не являться.
Нужно сказать, что после угроз Бенвенуто жалкий трус Помпео выходил лишь в сопровождении дюжины хорошо вооруженных наемников, которым он платил столько же, сколько папа — своим телохранителям-швейцарцам, и каждая прогулка по городу обходилась ему в два, а то и в три экю. Но даже в сопровождении дюжины сбиров он трясся от страха при мысли о встрече с Бенвенуто Челлини. Притом он знал, что, если в стычке с Бенвенуто случится беда, папа, в глубине души любивший мастера, расправится с ним, с Помпео. Но вот, как мы уже сказали, Климент VII умер, и его смерть придала Помпео смелости.
Бенвенуто отправился в храм св. Петра, чтобы припасть к стопам усопшего папы. Возвращаясь из храма вместе с Асканио и Паголо по улице Банчи, он вдруг очутился лицом к лицу с Помпео и дюжиной его наемников. Помпео страшно побледнел, но, увидев, что с Бенвенуто всего два юнца, расхрабрился и, остановившись, насмешливо кивнул Бенвенуто, а правой рукой, словно ненароком, взялся за рукоятку кинжала.
Завидев отряд, угрожавший учителю, Асканио обнажил шпагу, а Паголо сделал вид, что смотрит в другую сторону. Бенвенуто не хотел подвергать любимого ученика опасности в таком неравном бою. Он схватил Асканио за руку и заставил его вложить шпагу в ножны; затем ваятель пошел дальше, словно ничего не случилось или же словно то, что случилось, нисколько его не задевало. Асканио не ожидал такого от своего учителя, но учитель отступил, и он отступил вместе с ним.
Помпео торжествовал и, отвесив Бенвенуто глубокий поклон, продолжил путь в окружении сбиров, которые, как и он, держались весьма вызывающе.
Бенвенуто, хотя и казался весел, до крови искусал себе губы, сдерживая гнев. Поведение знаменитого мастера было непостижимо для всякого, кто знал его вспыльчивый характер.
Пройдя шагов сто и поравнявшись с мастерской одного из собратьев по искусству, Бенвенуто сказал, что хочет взглянуть на древнюю вазу, недавно найденную при раскопках этрусских могильников в Корнето; ученикам он велел идти домой, пообещав через несколько минут вернуться в мастерскую.