АСКЕТ

— Привет, Галка!

На «ты» мы перешли давно. В ту злополучную ночь я впервые призналась, что храню в запороленной папке фотки бывшего мужа.

— Скучаешь по нему? — спросила она тогда.

—Нет, я его ненавижу!

— Нельзя ненавидеть, — прокуковала мне аська.

— Чтобы меня понять, это пережить нужно! — обиженно гаркнула я капсом. — Он клялся мне, что я ему нужна любая!

— Он оказался слабым. Думаешь, это ему в жизни помогает? Кстати, может, перейдём на ты?

— Хорошо. Но он сказал, что Пашку нужно оставить в роддоме. Это можно простить? Ты бы простила?

— Я бы не оставила его там и всё. Ты приняла решение, он — тоже. Каждый несёт свой крест.

— Ну, знаешь… — я задохнулась от ярости. Одним щелчком выключила компьютер, не заботясь даже о некорректном выходе из рабочего режима. Стерва старая… Никто не способен понять мою боль! Даже она. Сильная, мудрая, всегда спокойная и рассудительная.

Неделю спустя, соскучившись по общению с внешним миром, я трусливо выглянула из статуса «Невидим для всех». Значок Людмилиной аськи гостеприимно зеленел.

— Привет, — стыдливо пискнула я. — У меня тогда комп «сдох». — Иногда ложь вылетает сама, в попытке скрыть нашу глупость.

— Я поняла. — К сообщению был прикреплён улыбающийся смайлик. Людмила не поверила… Всегда чувствовала, что обмануть её невозможно. Но всё равно делала попытки привычно оправдаться или показаться лучше, чем я есть. — Ты успокоилась?

— Да. Я много думала над тем, что ты сказала. Всё же, я считаю, что какие-то вещи простить невозможно. Мы с Пашкой из роддома приехали в пустую квартиру. Знаешь, что это такое?

— Я тоже однажды вернулась в пустую квартиру. Но у меня не было на руках больного ребёнка. Тебе было больно.

— Вот именно. От тебя ушёл муж?

— Сказал, что ненавидит…

— Ты любила его?

— И сейчас люблю.

— Но он же тебя предал!

— Не находишь, что это слово очень мешает жить тебе самой?

— Почему?

— Слишком часто поминаешь.

— Не поминаю, а констатирую факт — они не способны не предавать! Едва жизнь преподносит трудности, бегут, как крысы.

— Тебя предал только один из них.

— Я не слепая. Я вижу и другие жизни. Ради какой-нибудь грудастой дуры они бросят даже своего больного ребёнка! Скоты.

— Галя, ты не пытаешься разлюбить своего мужа. И отпустить.

Снова мой компьютер подвергся варварскому отключению. А я зло прорыдала в подушку всю ночь. Да, Валеркино лицо слишком часто всплывало в моём воспалённом сознании. Он был лучшим. Самым лучшим. Нет, единственным на свете! Когда я позволяла себе расслабиться, в моих ушах снова звучал его мягкий баритон: «Мы с тобой — дождевой червь. Если разорвать, немного поизвиваемся, а потом всё равно сдохнем». Это была его неповторимая манера признания в любви. Такая странная и родная. Я извивалась, как и положено половине червя, зарывалась лицом в подушку, рвала наволочку зубами, чтобы спящий в соседней комнате Пашка не услышал моих завываний. Что говорить об этих бездушных самцах, если даже лучший из них…
С годами моя уверенность только крепла. От Наталки ушёл муж, променяв её на тупую куклу из рекламного. Ирка едва не наделала дел, когда ненаглядный Юрик «сделал ноги», узнав о её беременности. Чёртов главред перещупал всех подчинённых женского пола, включая уборщицу тётю Полину, когда его жена лежала в онкологии. Ненавижу!

Ночью я вышла в Интернет, запасясь неопровержимыми аргументами. Вывалив все примеры на голову Людмилы, подвела итог:

— Их прощать?!

— Давай оставим пока эти истории. Дело в том, что ты в своей обиде видишь только такие ситуации. Другие просто отказываешься замечать.

— А они есть?!

— Есть. Люди и ситуации всегда конкретны. Обобщать — удел поверхностных личностей. Твой муж оказался слабым. Предал. Почему ты так уткнулась в него и не хочешь поднять головы и увидеть что-то, кроме пуговиц на его рубашке? Ты хранишь ему верность. Точнее своей обиде на него. По сути, посвящаешь этому жизнь. Отпусти его.

Я храню ему верность?! Посвящаю жизнь?!! Ломало от этих фраз меня жестоко и долго. И что-то сломалось…

— Люда, я знаю, что в реальности ты встречаться почему-то не хочешь, но у меня край. У Пашки сегодня день рождения. Я тебе про парусник рассказывала, помнишь? Мне не хватает баксов сто. Для меня это очень важно…

Я позвонила в дверь. Сейчас я её увижу. Ту самую Людмилу, которая научила меня выплакивать свою боль. Которая так терпеливо помогала увидеть что-то, кроме пуговиц на Валеркиной рубашке, сумевшую излечить половинку разорванного червя… Сейчас, сейчас…
Послышались шаги. Дверь распахнулась. На пороге стоял Лёша. Я задохнулась, ноги стали ватными.

— Ты?!!

— Галка…

Я выскочила из подъезда, точно пробка из шампанского. Опять ложь! Предательство! Меня вывернули наизнанку, выпотрошили из меня то, в чём я даже себе не могла признаться много лет! Лживые, мерзкие, жестокие самцы!

Пашка сидел в своей коляске лицом к окну.

— С днём рождения, мой капитан! — на вытянутых руках я гордо держала чудо — модель парусника, повторяющую оригинал в мельчайших подробностях. Мой пятнадцатилетний сын обернулся. Лицо исказила гримаса. Неожиданно он с силой рванулся из оков инвалидного кресла и ударил сжатым судорогой кулаком по подарку.

— Зачем ты мне врёшь?!! Я же никогда… Зачем ты вообще родила меня… такого?!

Я ещё не видела его рыдающим. Не думала, что он всё понимает. Не хотела думать. Что мне делать теперь с его понимаем? Пашка ещё что-то кричал, а я тупо собирала с пола кусочки пластмассы, щепки, железки — всё что осталось от парусника.

Поздно ночью нужная мне аська, как всегда, подмигивала зелёным глазком.

— Привет, Лёша.

— Прости. Но по-другому ты не подпускала.

— Мне нужен твой совет… очень.

ЯБЛОКИ

«Лейкоз подкрался незаметно…» — Олег всегда мысленно снабжал любые новости ироничными комментариями. Даже вот такие. Деловитый врач старался всем своим видом показывать деятельное участие и обнадёживающую уверенность.