Неужто после всего пережитого и невысказанного им больше нечего было сказать друг другу? Но нет же, глаза их говорили о большем, чем банальные фразы и воспоминания минувшего, оттого оба чувствовали, что всё их существо охватывает приятная неведомая досель истома. Это был словно шепот души — сакральный, тихий, но неизменно заглушающий другие голоса, отделяя их от остального мира. Потрясенные этим откровением, они изучали новый для себя язык – язык, на котором говорят лишь влюбленные. Грядущее счастье, словно река, затопило их с головой, не давая дышать. Или Авроре это только привиделось? Может воспаленное сознание, подвергшееся невыразимым мукам, лишь дразнит ее призрачными химерами, выдавая желаемое за действительное?
Нет, это была правда. Правда. Почти невесомое прикосновение Асмодея к ее плечам подтвердило реальность происходящего. Она подняла на него янтарный взгляд, и мир вокруг рухнул, маятник времен замер. Земля, Рай, Ад, все мыслимые и немыслимые войны, жизнь, смерть, предательства и интриги – все просто растворилось, утратив былую значимость и всякую ценность. Вселенная сжалась в крошечный клочок мироздания, где на короткое мгновение демону и его рабыне было позволено любить друг друга. И пусть на утро ее распнут за то, что она посмела вкусить запретный плод этого недозволительного союза, но сегодняшний день у нее не отнимет никто. Аврора почувствовала себя самой счастливой девушкой на свете, и ради этого стоило страдать, стоило нести крест ужаса адского бытия. И даже если Асмодей никогда не скажет этих трех заветных слов, она сердцем чувствовала, что любима. А слова… слова давно уже утратили для неё значимость, обратившись в прах, все лживые обещания, коварные посулы и лицемерные клятвы меркли рядом с одним взглядом этих глубоких в прямом смысле демонических глаз.
За всеми этими мыслями Аврора даже не заметила, как ткань ее изодранного платья начала быстро тлеть под его жаркими прикосновениями, будто от огня, который вопреки своей природе не обжигал кожу. Вслед за платьем последовал корсет и нижняя сорочка, прахом осыпаясь к ногам. Рука Асмодея легла на девичью талию, но долго там не задержалась, скользнув вверх по спине, плечу и шее, застыв на щеке. Поддавшись этому порыву, демон притянул Аврору к себе. Да так и поцеловал, прежде чем та успела опомниться. А скорее прежде, чем успел опомниться он сам, в противном случае, рассуждай он трезво, не допустил бы подобного безобразия. Ведь поцелуй князь блуда сам для себя определил, как высшее проявление человеческих чувств, недопустимое для демона. А потому провел жесткую черту между плотскими утехами и усладой для души. И до сего момента сей зарок был нерушим. А тут на тебе… ледяная стена пала.
К слову, губы у Авроры были неожиданно теплые, мягкие, но дрожащие, на вкус сладкие, как и само прелюбодеяние. И этот вкус с легким солоноватым оттенком пробуждал в Асмодее вполне осознанное желание грешить снова и снова. Демон отстранился, вглядываясь в ее лицо, по которому вниз бежали тонкие дорожки слез. Но в этот раз она плакала не от боли и унижения, предчувствуя насилие над собственным телом, как было в момент их первой близости. Сейчас это были слезы счастья.
Аврора отвечала Асмодею, упиваясь горьковатым вкусом его губ и языка, осмелившись робко прикоснуться к его лицу кончиками холодных пальчиков. Его объятия были такими крепкими, что она невольно порадовалась, что не сможет умереть повторно, на этот раз задохнувшись. Хотя если бы дело обстояло иначе, она бы предпочла смерть, но ни за что не прервала этот сладостный и пьянящий миг. Асмодей отстранился очень вовремя, прервав поцелуй, иначе сердце в ее груди просто разорвалось бы на кусочки, не выдержав такого прилива радости и любви. Однако на ее счастье отстранился он лишь для того, чтобы подхватив ее на руки, уложить на перину. Волосы ее, разметались на простынях, переливаясь словно шелк, но куда больше демона поразили ее глаза. Обычно кроткий и нежный взгляд ныне горел таким огнем дьявольских страстей, что впервые за свою жизнь Асмодей был вынужден признать, что теряет контроль над ситуацией. А он-то мнил себя великим искусителем, даже как-то неуютно стало.
Воздух в комнате накалился от жарких эмоций. Их пальцы сплелись, на телах выступили мельчайшие кристаллики пота, а дыхание сбилось от предвкушения чего-то досель неизведанного. Несколько долгих и напряженных секунд они лежали, не двигаясь, не сводя друг с друга глаз, будто две непокоренные стихии, сойдясь в немом противостоянии. Добро и зло, огонь и вода – такие разные, но все же единые в своей страсти. Аврора вступила в эту битву, заранее зная, что проиграет. Но, черт возьми, насколько же это было приятно, и пусть небеса проклянут ее за то, что она сейчас совершит. Уже не важно! Ее судьба решена, она последует вслед за своим властелином в мир необузданного огня. Любовь ослепила ее, сделала виновной, но она любила эту вину и готова была идти до конца.
Асмодей склонился над ней, стремясь ощутить манящий аромат ее кожи, его рука коснулась ее ноги, поднялась вверх, остановившись на внутренней стороне бедра. Аврора вытянулась под ним, предвкушая ни с чем несравнимое наслаждение. Губы его расплылись в ехидной усмешке, а в глазах заплясали озорные искорки, будто говоря: ну что, попалась девочка! И никуда уже тебе не деться! Да она и не собиралась. Когда его губы жадно припали к ее груди, дрожь возбуждения пробежала по ее спине и превратилась в непреодолимый жар внизу живота.
Руки Асмодея хаотично блуждали по ее телу, будто заново открывая, хотя за столькие годы он изучил его досконально, в каждом изгибе и бугорке. Он нежно сжал мягкую грудь, заставив мурашки выступить на коже. Поведя пальцами вокруг ее сосков, демон зажал их между указательным и большим пальцами, а потом потянул на себя – сначала легонько, а потом настойчивее, чтобы те напряглись и заныли, Аврора изогнулась, ощутив, как наслаждение, словно молния, пронзило ее. Ее пальцы забрались в густую копну его темных волос и почти впились в кожу головы.
Невольно в ее голову закралась мысль: и почему только Церковь возносит плотское удовольствие в ранг чего-то позорного, дозволенного с одной лишь целью – продолжения рода? Почему мужчина и женщина, нашедшие себя в любви духовной, не могли соединиться воедино в близости физической? И почему мужья и жены, совершив великий акт любви, должны были непременно спать в разных опочивальнях? Сейчас все правила церковников рухнули: не было ни стыдливости, ни раскаяния. Происходящее сейчас казалось ей таким естественным, будто бы благословлённым свыше, хотя в действительности оное на утро будет предано анафеме, а она страшной пытке. Ну да ничего, ад – это страдание, и чтобы быть рядом с возлюбленным Аврора решила страдать.
Демон снова прильнул к ее губам, на этот раз в поцелуе более проникновенном и страстном. Будто путник, затерявшийся в пустыне, он с жадностью припал к источнику жизни, стараясь осушить его до дна. Чуть отстранившись, он начал поцелуями прокладывать дорожку по ее телу, обжигая кожу, спускаясь по груди к животу, в то время как ее ногти впивались в разгоряченную плоть его спины. И откуда в ней только взялось столько смелости, столько неукротимой дикости?
Коленом он развел ей бедра и снова поцеловал. Языки их встретились в безумном танце, девушка едва не задыхалась под весом его тела, но боялась даже представить себе, что этот момент может закончиться.
– Асмодей, – в порыве страсти простонала она, впервые назвав собственного господина по имени. И имя ее стало усладой для его слуха.
Демон приподнялся над ней и сильным движением погрузился в глубину и влажный жар ее сокровенного цветка. И ощущение это было настолько приятным, что Асмодей застонал от наслаждения, а ее сладкозвучные крики красноречиво возвестили о том же. Они, прижавшись друг к другу, слились воедино. Их безграничное желание все возрастало, накаляясь с каждым яростным толчком. Постепенно он увеличил скорость, все глубже погружаясь в нее. И Аврора, неосознанно поддавшись своим желаниями, обхватила ногами его бедра.
Это было настоящее безумие, смешанное с первобытной грубостью, но в то же время пропитанное каким-то новым, неведомым до сей минуты трепетом. Они, казалось, не могли насытиться друг другом. Асмодей прижал ее к себе, перекатившись на спину. На миг в глазах Авроры отразилось непонимание и неуверенность. Раньше он всегда брал ее сверху, ей оставалось лишь подстраиваться под его ритмичные движения, раскрываясь навстречу, но что нужно было делать сейчас, чтобы своей неуклюжестью не нарушить волшебный момент интимной близости?