Закричала донна Фиорелла, но от души засадить статуэткой мне уже хотелось Веласкес — она прекрасно это поняла и еще раз мило улыбнулась, столкнувшись с моим взглядом.
— Либо же, донна Фиорелла, — игриво мне подмигнув, мгновенно похолодевшим взглядом посмотрела Веласкес на кривящуюся от боли мастера своего отряда. — Вы сейчас рассказываете мне всю известную вам схему, после чего у вас останется еще два-три часа, чтобы успеть навсегда покинуть Арагон и затеряться в серых зонах или даже за границами Республики. Уверена, что пути отхода, как и незарегистрированные оболочки для этого у вас найдутся. Выбор за вами, а пока вы думаете, Деймос сейчас сломает вам еще одну…
— Я согласна!
— Ну вот так бы сразу, донна Фиорелла. Только имейте ввиду, что пусть фамилия Веласкес больше и не обладает влиянием на Арагоне, у нас есть несомненное достоинство — каждый представитель фамилии хороший эмпат. Мысли я конечно читать не умею, а вот отличить правду от лжи смогу прекрасно. Так что, если вы попробуете хоть раз мне соврать, сразу же почувствуете цену ошибки, а Деймос мне в этом поможет. Я ясно выражаюсь?
Донна Фиорелла затравленно молчала, и мне пришлось даже занести статуэтку для удара, после чего она крикнула — сразу два раза, что ей все предельно ясно.
— Деймос, не нервируй уважаемую сеньору, — с участием попросила Веласкес, вновь мило мне улыбаясь.
Уйдя с глаз донны Фиореллы, я встал за ее спиной и слушал рассказ обо всей известной ей схеме. Как и предполагал раньше, получателями запретного плода удовольствий выступали члены большинства двенадцати фамилий. В основном это были представители звена чуть ниже среднего — уже не безродные и бесправные в кланах, но не имеющие достаточно власти, влияния и богатства чтобы найти себе незаконную усладу без посторонней помощи. Контроль за налаженной деятельностью осуществляли представители клана Хименес, обладая по результатам серьезным компроматом на нижние ступени всех остальных фамилий — как оказалось, донна Фиорелла до недавнего времени и была ответственна за сбор этого самого компромата в инкубаторе Вега, перед тем как ее пять лет назад перевели сюда.
Большинство озвученных в ходе рассказа имен и персоналий были мне незнакомы — не мой уровень, будучи претендентом-наследником я так низко не опускал изучающий взгляд, а вот Веласкес слушала со знанием дела, раз за разом задавая уточняющие вопросы. Допрос продолжался больше часа, в течение которого донна Фиорелла все более нервничала, чувствуя, как уходит драгоценное время. И когда Веласкес закончила, вздохнула с нескрываемым облегчением.
— Это очень важная информация, донна Фиорелла, очень важная. Мне срочно нужно наведаться к кое-кому с визитом чтобы посоветоваться, а после я пойду с докладом к дону Диего, а вы можете уходить… Деймос, малыш, освободи уважаемую сеньору и проводи ее к черному выходу из моих апартаментов. Все-все, не смотри так, я побежала. Донна Фиорелла, успехов вам в новой жизни, — подмигнула ей Веласкес и послав мне воздушный поцелуй, быстро вышла из кабинета.
Выйдя из-за спины донны Фиореллы, я пересек комнату, нашел на полках пустое место, вернул туда наградной кубок Веласкес. Донна Фиорелла пристально наблюдала за мной, а я прошел мимо нее к другой стене, где стояли полки с книгами.
Ничего себе, столько запретной литературы — и все как на подбор. Проведя рукой по корешкам книг, я вдруг понял, что вижу Веласкес с совершенно неожиданной стороны. Живет совсем без страха, более того — напоказ. Понятно, что в экстерриториальном инкубаторе инквизиция за плечом не стоит, но все равно опасное собрание. Такие подборки в кабинете моей мамы были понятны, но у безродной патрицианки — это просто сознательный вызов, хождение по краю.
Выбрал «Восстание масс» за авторством Хосе Ортега-и-Гассета, в потрепанной бумажной обложке издания начала XXII века, устроился в кресле. Книгу я эту не читал, просто знал, что название в перечне запрещенных для свободного ознакомления, открыл на середине чтобы сразу понять, о чем текст.
— Эй! — окликнула меня донна Фиорелла.
Не обратив на ее оклик внимания, я углубился в чтение. «Революция начинается умеренными, совершается непримиримыми, завершается реставрацией», — зацепился взглядом за интересное утверждение.
— Эй, ты! Посмотри на меня! — снова окликнула меня донна Фиорелла.
Размышляя о прочитанном абзаце, где упоминался и тезис, что революция пожирает своих детей, вспомнил арбитра Марка с его: «Предаст же брат брата на смерть, и отец — сына…». Об этом стоило подумать — но осторожно, потому что арбитр Марк сгорел во всесжигающем пламени, а книга в моих руках — о восстании масс, массам к чтению запрещена, за нее в общем-то тоже можно в подвалах инквизиции оказаться.
— Деймос! Деймос Рамиро, я к тебе обращаюсь!
— А, так вы меня зовете? — поднял я взгляд на беснующуюся в кресле донну. — Я просто думал, что такая благовоспитанная сеньора как вы, зная мое имя, не будет так упорно…
— Освободи меня!
— Донна Фиорелла, к огромному сожалению я не знаю, где черный выход, ведущий из апартаментов сеньориты Веласкес.
— Я знаю!
— Рад за вас, — улыбнулся я донне, пытаясь вновь вернуться к чтению.
— Деймос! Освободи меня!
— Давайте подождем сеньориту Веласкес.
— Ты тупой⁉
— Не тупой, а исполнительный. Сеньорита Веласкес придет — там разберемся.
— Выпусти меня сейчас же! — завизжала донна Фиорелла.
Я отложил книгу, поднялся и подошел к ней. Взял моток скотча и резким движением залепил женщине рот.
— Сказано же: сеньорита Веласкес придет — там разберемся.
Ждать пришлось довольно долго — больше трех часов. За это время успел устать от языка испанского философа двадцатого века. Почувствовав утомление, нашел чтение попроще — взял на другой полке учебное пособии по специальным курсам топологии, судя по метке Веласкес для себя в местной библиотеке взяла. Изучение компактных групп преобразований пространств и многообразий — прямо легкая песня после философских размышлений о наполненных хаосом событиях далекого двадцатого века. Тем более учебное пособие было составлено так, что даже при моей неспособности к математике, для понимания изложенного требовались лишь минимальные знания по дифференциальной геометрии.
Донна Фиорелла периодически мычала и дергалась, но я уже не обращал на нее внимания. Когда в кабинет зашли химеры личной гвардии протектора Рамиро, унесли они ее вместе со стулом. За мной пришли синтбионты-охранники и отвели в изолятор, без единого слова закрыв в камере. Завалившись на койку, я вперился взглядом в потолок и принялся ждать — больше мне ничего не оставалось.
Вдруг все размытые показатели, скрытые от внимания на периферии зрения, исчезли. Меня отключили от монитора. В груди постепенно нарастало волнение — все нарастало и нарастало, по мере того как я находился в одиночном заточении без связи со внешним миром.
В первые пару часов было сложно. Потом стало еще сложнее. Потом понял, что прошло уже больше десяти часов — по заметно усилившемуся ощущению голода.
Заключение скрасило появление синтбионтов охраны, оставивших в камере три суточных набора еды. После того, как — по моим прикидкам, миновало около трех суток, еда как раз кончилась, ощущение времени начало размываться, пропадать. Пайки поступали ко мне редко, причем не в режиме стандартного для карцера трехразового питания понедельник-среда-пятница, а вразнобой от трех до пяти, так что даже так у меня не получалось считать время.
В постоянном напряжении, в компании с шепчущими голосами провел ровно месяц — узнал об этом только когда включился монитор, и я глянул на календарь. С возвращением в сеть инкубатора перед взором загорелись сразу десятки оповещений, главным из которых было поздравительное сообщение об успешном преодолении первой ступени. Практически сразу же дверь камеры открылась и зазвучал привычный, но уже подзабытый управляющий голос, призывающий меня следовать к месту назначения по желтым линиям, только сейчас понял, как успел по ним соскучиться.