Дмитрия он не видел уж пару лет, тот все спешил по отцовским делам и совсем не интересовался праздной жизнью. Федор же ещё лет пять назад уехал в Европу. Да видать вернулся и сейчас с удивлением разглядывал поношенную форму Глеба и сбитые каблуки на сапогах, за которые тому было нестерпимо стыдно.
Молодые люди обменялись приветствиями и вскоре Глеб завтракал с ними. Они беседовали как в было отрочество и Глеб почувствовал впервые за много месяцев себя на своем месте.
— Душу купил? — вдруг спросил Дмитрий, неуловимо кивнул в сторону аспидовой девицы. — Рад что у вас дела в гору пошли.
Глеб почти забыл о ее присутствии. Настолько та была тиха и послушна. Следовала по пятам, но ни единым движением не раздражала. Услужливость подобную этой Глеб встречал только у старых слуг в лучших домах, и ему было приятно, что теперь и у него есть такая безропотная прислужница.
— Может она крестьянка и я ей плачу, — улыбнулся Глеб.
— Нет. У меня глаз наметан. Я на крепостных себе состояние сделал, хоть и небольшое. Однако больше чем у вас.
— По мне это отвратительно, — заметил Федор.
— Заниматься торговлей? — рассеяно уточнил Дмитрий. — Что в этом такого? Ваш отец тоже торгует.
— Но не людьми! К своим крепостным мы относимся как к обычным крестьянам. Они тоже Божьи создания. А вы что скажете?
— Крепостные не люди. А мне и люди безразличны, — ответил Глеб и налил себе еще чая из стоявшего на столе самовара.
— Варвары, — разочаровался Федор. — Мы не заслужили спасение.
— Друг, вы слишком долго были в просвещенной Европе, — сказал Дмитрий.
— Европа сама по локоть в крови, — заметил Глеб. — Не лучший пример сострадания. И с чего вы взяли что участь вольного крестьянина лучше, чем крепостного?
Федор скривился так словно его принимали за малое дитя.
— Они свободны! У них не отбирают детей, их не продают.
— Только дохнут от неурожая, мрут в армии и всю жизнь пресмыкаются. Я дворянин. Но свободы и у меня нет, — Глеб положил на корку ржаного хлеба ломтик сливочного масла, затем малосольной форели и подумал, что последний раз он так лениво завтракал еще при живой матери.
— Цени то что есть, — хмуро ответил Федор.
— Вот тут я соглашусь с нашим романтически настроенным другом, — широко улыбнулся Дмитрий и так же как Глеб смастерил себе бутерброд. — Моя тетка, в молодости красивая была, а потом лысеть начала.
— Матушка общалась с твоей теткой, — сказал Глеб. — Не слышал чтобы у нее проблемы были с волосами, хотя такую сплетню матушка бы не пропустила.
— Точно! Это потому что она провернула невероятный фокус!
Все оживились, готовые к анекдоту.
— Она посадила крепостного себе в шкаф, — начал Дмитрий. — И он стал ее личной расческой. Делал невероятные прически из того что осталось. А когда дела стали плохи, укладывал парики.
— В смысле в шкаф? — удивился Федор.
— Это чтобы никто не узнал. Он жил в шкафу. В темноте. Доставала его утром. После работы кидала ему туда еду. Это чтобы не взболтнул никому.
— Не думаю что крепостному пришло бы это в голову, — сказал Глеб.
— Согласен. Но женщины странные, особенно когда теряют молодость.
— И как он там жил? — спрсил Федор.
— Не знаю. Мы его нашли когда она умерла от чахотки. Безумный полуслепой старик. Тощий, продать его не смогли. Он отказывался из шкафа выходить. Поместье опустело. Так и помер.
Все замолчали.
— Может хватит печалиться? — решил снять напряжение Дмитрий. — Давайте решим как проведем этот солнечный день.
Глеб скользнул по своей старой одежде и ответил:
— У меня дела. Но вечером я к вашим услугам.
Он достал кошелек и повернулся к аспидовой девице.
— Сходи поешь тоже, — протянул он ей монету. — Мы еще долго будем в городе.
Она кивнула и вышла.
— Ну раз вы поправили свое положение, — вновь подметил это Дмитрий, — приглашаю сыграть в бильярд сегодня. Федор, ты с нами?