Заворочался ключ в замке входной двери. Легкий скрип петель.
Выключив «Шилялис», я устремился в коридор, жуя на ходу.
Если в «двушке» за все время моего там проживания единственным другим обитателем был Никита, да и тот слинял, то в «трешке» жильцы менялись, как шнурки на валенках. Иные вообще мелькали, неделю не прожив. А бывало, задерживались и надолго. Были нормальные люди, случались и сумасброды. Один такой, вернее, был. Нет, не буйный, не пьяница, слава Богу. И не грязнуля. Но тошный зануда. Любимое занятие: зайти ко мне и трындеть, трындеть, трындеть унылым голосом… Про болезни свои мог рассказывать: как ему то срется, то не срется. Что-то у него с желудочно-кишечным трактом было. Ага, а я сиди и слушай эти повести. И не выгонишь. Неловко.
Так кто там, за дверью⁈
Распахнув ее, я с облегчением убедился, что это Петя Волков. Нормальный парень. Тихий, малость подвинутый на своей науке, все время сидящий над книгами и пропадающий в библиотеках. Внешне самый настоящий «ботан»: невысокий, лысоватый, в очках. Лицо самое заурядное: увидишь, через минуту не вспомнишь. Впрочем, один странноватый бзик у него был: перед самым сном зарядить граммов сто-сто пятьдесят водки или коньяка. И сразу на боковую. При том, что вообще практически не пил. В чем суть данного приема?.. Может, он какие-то сны феерические видел после этого? Может, грандиозные идеи посещали?.. Не знаю. Сам он это называл: «бухнуть в подушку» или «бухнуть в люльку». Но это было совершенно безобидно. Ошарашил стопарь — и дрыхнет, никого не трогает. В целом, идеальный сосед. Родом он был откуда-то с нижней Волги, то ли Самара, то ли Саратов, вот точно не помню.
— Здорово, Петро!
— А, привет, Юр. Заправляешься?
Взглядом он указал на обглоданный бутерброд.
— Приходится, — улыбнулся я.
— Это точно… Тоже надо подкрепиться. Из Химок еду, из дисзала. Пока доедешь, очумеешь!
— Да уж… На днях тоже бы надо туда сгонять. Народу много?
— Так, умеренно.
— Надо, да, — повторил я.
Диссертационный зал «Ленинки», в просторечии «дисзал», не знаю уж почему, располагался в Химках, за северо-западной окраиной столицы. Нам, аспирантам ГАУ, живущим на юго-восточной, в этом плане не повезло. Диаметральная противоположность. Дорога — полтора часа в один конец, хотя всего с одной пересадкой на метро, с «Пушкинской» на «Тверскую». Но там от «Речного вокзала» надо еще на автобусе фигачить.
Хотел я было соседу посочувствовать, как в дверь гулко бахнули кулачищем, и она так и отлетела к стене — Петька не успел ее запереть.
Предстал сияющий Антоныч в черной кожаной куртке поверх своего малинового камзола. Крикливый цветастый галстук, плохо отглаженные темные штаны и блестящие лаком остроносые туфли-«педали» дополняли роскошный образ.
— Н-ну, мужики! — взревел он. — Как классно, что я вас всех застал! Просто супер. Ну, собирайтесь! Поехали! Ну⁈
Говорить тихо или хотя бы умеренно Семен не мог в принципе. Он только орал трубой.
— Постой, Антоныч, погоди, — рассудительно заговорил я. — Не нукай, не запряг. Куда поехали, зачем?
В сущности, я все понял. Тема знакомая. Но поддержать фасон было необходимо.
Семен счастливо и торжествующе рассмеялся:
— Куда? А если я скажу — в Мавзолей? Годится⁈
Глава 5
ГЛАВА 5
Семен обожал делать людям добро. Правда, в своем, несколько кривобоком понимании, но совершенно искренне. От души. У него, полагаю, вообще эмоциональная сфера функционировала иначе, нежели у большинства. Если у этого большинства, грубо говоря, нормальная температура переживаний была что-то в районе 40–50 градусов, то у Антоныча она булькала близ точки кипения. Это было его естественное состояние. Ему всегда хотелось праздника, буйства глаз и половодья чувств, радостного пафоса, восторга, и чтобы всем вокруг было хорошо. А главное — все должны понимать, что это «хорошо» сделал им он, Семен Топильский.
— В Мавзолей? — не очень удивился Петя. — Это что, аттракцион «Полежи рядом с Ильичом»?
— И выиграй дольчики цвета «закат в пампасах». И упаковку кубиков «Магги», — подыграл я
Антоныч, как несложно понять, глубиной и тонкостью юмора не отличался. Наши топорные остроты привели его в восторг.
— Га-а-а!.. — загоготал он на весь этаж. — Ну, если такое желание будет!..
— Ха! А предположим, будет. Что тогда?
— Тогда организуем! Без базара.
И он вновь жизнерадостно заржал. Оторжавшись, постарался сделать серьезное лицо, но с такой-то рожей, что у него, какой тут серьез… Получилось нечто вроде провинциального конферансье, готовящегося объявить со сцены «гвоздь программы». Хотя, в какой-то мере так оно и было: Семен и вправду собрался провозгласить коронный номер сегодняшнего вечера.