— Да не уйдет добыча от воина, владеющего этим оружием, — нараспев произнесла она, посыпая ружья нюхательным табаком. — Да потечет обильно кровь из ран, нанесенных им. — Она обмакнула кисточку в смесь из молока и крови и побрызгала на оружие. Потом, подойдя к Леону, коснулась кисточкой его головы и плеч. — Дай ему силу и твердость преследовать добычу. Пусть глаза будут зоркими, дабы видеть дичь издалека. Да не сможет никакой зверь устоять перед его силой. Да падет от его бундуки самый большой слон.
Зрители, ритмично прихлопывая, подхватили:
Между тем Лусима, закончив с приговорами, пошла по кругу под ускоряющийся ритм хлопков, все быстрее и быстрее, извиваясь и вертясь, пока смешанный с охрой пот не побежал струйкой меж грудей. В какой-то момент она бросилась плашмя на львиную шкуру перед Леоном; глаза ее закатились, в уголках рта выступила пена. Все тело содрогалось в беспрестанных судорогах, ноги били воздух, зубы скрежетали, в горле хрипело и клокотало.
— Дух вошел в нее, — шепотом объяснил Маниоро. — Сейчас она будет говорить его голосом. Задавай вопрос.
— Лусима, избранница Великого Духа, сыновья твои отправляются на поиски вождя слоновьего племени. Где нам искать его? Укажи путь.
Голова Лусимы затряслась, мотаясь из стороны в сторону, дыхание еще больше сперло, но потом через сцепленные зубы, словно найдя щель в горле, пробился хриплый, неестественный голос.
— Ступайте за ветром и слушайте голос сладкоголосого певчего. Он укажет дорогу.
Лусима судорожно вздохнула и села. Глаза ее прояснились, будто с них спала пелена. Как-то странно, словно видя в первый раз, шаманка посмотрела на Леона.
— Это все? — спросил он.
— Больше у меня нет ничего, — ответила она.
— Я не понял. Кто такой этот сладкоголосый певчий?
— Я передала тебе все послание. Если богам угодна ваша охота, вы все поймете в свое время.
С самого начала Лойкот тенью ходил за Леоном, но при этом держался на почтительном расстоянии. Вот и теперь, стоило Леону сесть у костра вместе с дюжиной старейшин, как мальчишка бесшумно появился за спиной. Участия в разговоре он не принимал, однако слушал внимательно, ловя каждое слово.
— Я хочу знать обо всех передвижениях людей и животных как по долине, так и по землям, лежащим за Килиманджаро и Меру. И еще я хочу, чтобы все сведения о таких передвижениях доставлялись мне как можно быстрее.
Выслушав пожелание, старейшины оживленно обсудили его между собой. Похоже, у каждого имелось на этот счет собственное мнение. Следить за ходом дискуссии Леон не успевал, знание языка позволяло лишь улавливать отдельные аргументы и возражения.
Сидевший рядом Маниоро шепотом переводил.
— На землях масаи много людей. Ты хочешь знать о каждом? — спрашивали старики.
— О ваших людях мне знать ничего не надо. Меня интересуют только чужаки, белые, особенно була матари. — Була матари масаи называли немцев. В буквальном переводе это означало «ломающие камень» — первые немцы были геологами, которые постоянно носили с собой молотки и брали повсюду образцы горных пород. — Я хочу знать о передвижениях була матари и их солдат-аскари. Хочу знать, где они строят стены или копают ямы, куда ставят свои большие пушки, бундуки мкуба.
Разговор затянулся допоздна, тем не менее к единой точке зрения участники совета так и не пришли. В конце концов один из них, беззубый старик, единолично взявший на себя обязанности выразителя общего мнения, произнес судьбоносные слова:
— Мы подумаем об этом.
Все поднялись и потянулись к своим хижинам. Леон и Маниоро остались одни. И тут из гущи кустов у них за спиной донесся тихий голосок:
— Ничего они не решат. Будут думать и говорить, а потом снова думать и снова говорить. И ничего вы от них не услышите, кроме звука их голосов. Уж лучше слушать ветер в верхушках деревьев.
— Ты выказываешь неуважение к старейшинам, Лойкот. Это плохо, — укоризненно сказал Маниоро.
— Я — морани и уважение выказываю тем, кого сам выбираю.
Леон понял и рассмеялся.
— Вылезай-ка из темноты, мой славный воин, и покажи нам свое честное лицо.
Паренек ступил в круг огня и уселся между мужчинами.