Вышел полюбоваться мной и хозяин постоялого двора, дородный мужчина с длинной черной ухоженной бородой, на которой волосы шли волнами сверху вниз или наоборот. Поняв, что иду к нему, заулыбался, будто выиграл приз.
— Хочешь переночевать у меня, чужеземец? — спросил он на арамейском диалекте аккадского языка, который я разобрал не сразу, скорее, угадал смысл.
— Да, поживу у тебя пару дней, если сойдемся в цене, — ответил я на аморейском диалекте, к которому привык за предыдущие годы.
— Треть шекеля в день с питанием, — проинформировал он. — Подойдет?
— Пока да, — согласился я.
— Пойдем, покажу твое помещение, — предложил он.
Заведение было типичное, разве что в левом крыле были маленькие однокомнатные помещения с единственным ложем из необожженных кирпичей, застеленным соломой, а в правом — по две комнаты анфиладой, причем дальняя была больше, видимо, для товаров. Двери у всех деревянные с задвигающимися запорами с внутренней стороны, сейчас открытые для проветривания и уборки. В одной двухкомнатной шустрила пожилая рабыня, судя по старой, дешевой тунике, с метелкой из сухих стеблей сорго.
— На рынке еще торгуют? — поинтересовался я, кинув на ложе баул, доспехи и оружие, оставив на ремне только кинжал из булатной стали с рукояткой из слоновой кости в покрытых черным лаком и скрепленных латунными кольцами и бутеролью, деревянных ножнах.
Хозяин постоялого двора посмотрел, высоко ли солнце, и сказал с сомнением:
— Да вроде не должны еще разойтись, — и посоветовал: — Подопри дверь палкой, а я буду посматривать.
Значит, криминал присутствует. Да и как ему не появиться, если в порт заходят финикийцы⁈
2
Рынок был у других ворот, ведущих в сторону материка, в тени надвратной башни и одной из куртин. Это были четыре ряда торговцев, предлагавших свои товары не очень назойливо, я бы даже сказал, неприлично тихо для Ближнего Востока. Торговали в основном крестьяне, которые из расположенных неподалеку деревень принесли или привезли на ослах и арбах, запряженных волами, продукцию своих полей и садов. Здесь больше фруктов, чем на юге Месопотамии. Я не удержался и купил яблоки, желтые с красным, сладкие. Что за сорт, не знаю, но мне очень понравились. Торговец отдал их вместе с маленькой корзинкой, сказав, что во второй половине дня зайдет на постоялый двор и заберет ее. Сидя на рынке, он уже знал, как я оказался в Химулли, за сколько продал лодку и где остановился.
Иду себе дальше и вижу в самом конце, поодаль от других торговцев, крупного и очень красивого вороного жеребца с белой полосой на лбу, высокой холкой, большим обхватом груди, сильными плечами и крепкими ногами, которого держал правой рукой за узду невысокий, одетый бедненько мужчина с криво сросшимися большеберцовой и малоберцовой костями правой ноги, из-за чего она стала короче, и казалось, что собрался прислониться плечом к лошадиному телу, но никак не доведет дело до конца. От коня шел ядреный сухой аромат, от которого я отвык. В свою очередь жеребца заинтересовал запах яблок, зашевелил крупными черными ноздрями. Я положил одно на ладонь, которую поднес к морде. Жеребец аккуратно и обдав теплым дыханием, взял его влажными губами, показав крупные желтоватые зубы (больше пяти лет) с заметными темными «чашами» на резцах (меньше девяти лет), и захрустел громко. Темно-карие глаза излучали удовольствие и благодарность. Продавец потянул было уздечку, чтобы конь не дай бог не укусил меня, а потом расслабился и улыбнулся.
— Местные побаиваются лошадей, — объяснил он свое поведение.
— А ты откуда? — поинтересовался я.
— Хаттой, — ответил он.
Так сейчас ассирийцы называют хеттов, которые не ушли на Апеннинский полуостров вместе со своими правителями, а образовали несколько небольших независимых царств, позже покоренных соседями и пришлыми народами.
— Как здесь оказался? — поинтересовался я на его родном языке.