— На, обмотайся, — сказал он и вдруг прикрикнул: — И не кисни! Поросенок орет — так то не атомная бомба!
Лёд остался одесситом.
— Правильно, — сказал он, — когда атомная бомба, тогда так же шумно, только чуть пожарче…
На палубу медленно входили тигры. Я стоял на маленьком выступе, сделанном на рубке, метрах в трех над съемочной площадкой. Я видел тигров совсем рядом с собой, без успокоительных прутьев клетки. Я видел, как у них под модной «нейлоновой» шкурой перекатывались ленивые желваки огромных мускулов.
— Они высоко прыгают? — спросил я постановщика, стоящего рядом.
— До нас допрыгнут, — ответил он и, приблизив к губам блестящий жестяной рупор, крикнул актеру, запертому в клетке:
— Ну, как вы?
— В клетке, — ответил тот.
— А вы? — спросил постановщик оператора.
— Я тоже, — ответил тот: он давно уже сидел в маленькой клетке, приспособленной для съемки.
— Приготовились! — заорал помощник режиссера, стоявший высоко наверху, на капитанском мостике.
Кто-то сразу же ударил хлопушкой и закричал:
— Дубль 17а!
— А может быть, 17б? — поинтересовался оператор, меняя оптику. — Не торопитесь жить, дружище…
— Приготовились! — снова заорал помощник режиссера.
И снова оператор, прикинув камеру по глазу, начал менять оптику, приговаривая:
— Не торопитесь жить, дружище, не торопитесь жить…
— Приготовились! — мрачновато выкрикнул мой сосед в свой блестящий рупор.
— Коллега, — ответил ему оператор уважительно и ядовито, — я готов.
— Начали! — пронзительно прокричал сверху помощник режиссера, и снова громко ударила хлопушка. — Дубль 17в!
На палубу вышел последний тигр, а следом за ним, щурясь от солнца и от синих юпитеров, вразвалочку — Фесенко.
Он обернулся, щелкнул тонким бичом и крикнул:
— Леопольд, что ты там копаешься?
Лёд вышел на палубу, длинно ступая своими тонкими ногами. Все тело его было напряжено, и я даже почувствовал холод его пальцев, сжимавших тонкую палку с заостренным наконечником.
— Возьми мою спину, — сказал Фесенко, — все хорошо идет, видишь?
Лёд стал метрах в трех от него, полуобернувшись к зверям. Тигры медленно разгуливали по палубе. Стало тихо, хотя где-то внизу, под палубой, глухо работал дизель.
Мимо Фесенко тигры проходили как-то по-особому: чуть замедляя шаги и приволакивая ноги. Мне показалось, что они ходили мимо Фесенко так, как ходят неумелые актрисы, играющие роли старух. Те тоже смешно приволакивают ноги, и сразу становится видно, что они играют и что им очень нравится играть так. Им кажется, что такая походка дает полную достоверность образу. Наверное, так же и тигры: они думали, что такая походка должна успокоить Фесенко, сделать его добрым и щедрым. А мимо Лёда тигры проходили иначе: быстро и чуть приседая. Наверное, именно так они ходили на охоту: ни на что не глядя и все время приседая, чтобы ежесекундно быть готовыми к прыжку, стремительному и смертоносному.
Вдруг один тигр остановился перед Лёдом. Мне показалось, что я слышу, как тикают часы у меня на руке. Когда страшно, тогда всегда слышишь, как тикают часы.
Тигр выжидающе смотрел на Лёда. Они долго смотрели друг на друга, а я все время думал: «Что же он не окликнет Фесенко?!» Лёд не окликал Фесенко, а смотрел в глаза тигру, не моргая, только все больше и больше щурясь. Потом тигр облизнулся, нарочито безразлично зевнул и отошел к клетке оператора.
— Ну что, дурачок? — ласково спросил его оператор. — Скоро вы играть начнете?
А тигры явно не хотели играть. Им не хотелось лезть на клетку, в которой сидел человек и что-то кричал, размахивая руками. Крики актера их не трогали. Они не хотели лезть на клетку: им не из-за чего было лезть на эту клетку.
— Толкните поросенка! — крикнул помощник режиссера сверху. — Пусть он заорет!
Фесенко, не оборачиваясь, протянул руку и коротко приказал Лёду:
— Палку!
Лёд вложил ему в ладонь палку и остался безоружным. Фесенко просунул палку в подпол и начал щекотать поросенка. Тот молчал. Тогда Фесенко стал колоть поросенка в ляжку. Ничто не помогало: поросенок, затаившись, молчал.
Тигры перешли за спину Фесенко: теперь они стояли перед Лёдом.
Прошло уже минут десять, а съемка все не начиналась. Тигры не хотели «работать», а поросенок так и не подавал голоса, хотя Фесенко щекотал его палкой.