— Понятно.
Григорий поднял с земли сумку — он свой инструмент забрал, я оставил. Надеюсь, за ночь не растащат. Да и кому тащить? Разве что привидениям, бурятским боохолдоям, захочется позабавиться моим рубанком и молотком.
— После ужина в баню идешь? — спросил художник.
— Нет, — ответила вместо меня Анна.
Я дар речи потерял, и Гриша за это время ушел с усмешкой понимания на искривленных губах.
— Это еще почему?
— По кочану!
— Почему ты за меня решаешь?
— Потому!
И она бесцеремонно развернула меня к себе лицом, и обняла крепко, и прижалась… Знала чем, умная. Я ощутил ее грудь, и мелькнула мысль: почему? Ну почему все это так безотказно действует? Обычные, привычные части тела, однако… Не впадаю же я в экстаз при виде освежеванного кролика! Чушь в голову лезла. При чем здесь кролик, тем более — освежеванный?
Не кролик, нет. И не синица. Другой какой-то зверь, дикий, хищный, агрессивный. Я такой Анечку ни разу не видел. И зря.
Я все еще пытался сопротивляться, точнее, не поддаваться на провокацию. Но она двумя руками склонила мою упрямую глупую голову и поцеловала. Если это можно назвать поцелуем. Я думал, лишусь обеих губ вместе с языком. Не лишился. Им понравилось. Мне тоже.
Оторвалась, хватанула воздух, будто из глубины вынырнула. И — врезала мне пощечину. Я знал, за что, но дурачком прикинуться часто невредно:
— За что?!
— Для профилактики.
И — повторный нырок на еще большую глубину, на самое дно, куда и солнце не заглядывает, где черная тьма, бурая тина и жизнерадостные зеленоволосые русалки беззаботно водят хороводы вокруг утопленников. Спасите!
Она взяла меня за уши… Правда-правда! Она взяла меня за уши и, говоря, тянула их в такт: вверх-вниз, вверх-вниз… Больно!
— Если ты еще раз, подлец, позволишь себе меня огорчить, я тебя убью. Понял?!
Оставив уши в покое, влепила новую пощечину в ту же левую щеку. Вероятно, удар с правой у нее лучше поставлен. Я оценил.
— Я спросила: ты понял?
Черт возьми, можно было остановить эту вакханалию одним коротким ударом без замаху. Но мне правилось. Пусть. Может, с нами, мужиками, только так и надо: упал-отжался, упал-отжался? И в каждом из нас дремлет прыщавый подросток со слезящимися глазами, тоскующий по сильной, властной женщине? Как Дьяволица-Шаманка из моего сна…
Отследив еще один замах, я поторопился согласиться.
— Понял, Аня, хватит, не перегибай!
— Пошли! — Она ухватила меня под руку и повела. От столовой, к слову, в сторону.
— Слушай, я жрать хочу! Я весь день вкалывал!
— Будет тебе ужин, успокойся, — не сбавляя шагу, сказала она. Вела меня Аня, как, я понял, в свой дом № 7, где в отсутствие Жоан Каро была она единственной хозяйкой.
— И мне правда в баню надо!
— Ерунда, — усмехнулась, — мне нравится запах мужского пота. Он меня заводит.
«Извращенка», — подумал я с нежностью. Где были мои благие намерения? Дороги куда вымощены ими?
И еще подумал: «Интересно, есть у нее в номере хлыст, наручники и кожаный прикид? Очень бы все это подошло к ее новому имиджу…»
Анна втолкнула меня внутрь и захлопнула дверь. Потом заперла ее на ключ, который с размаху выбросила в окно.
Шучу. Ключ остался в замочной скважине, как кость в горле… Да что у меня за сравнения такие? Опять кости, всюду кости… Тут же и вспомнил, что череп барана оставил в заброшенном доме на полочке возле печки…
И больше я уже ничего не вспоминал, ни о чем не думал, потому что Анечка взялась за меня по-настоящему.
Все было в точности как в первый раз в моей иркутской квартире, но мы поменялись ролями. Я был грубо взят на полу в прихожей. Слово «изнасилован» не подходит, я был не против. Мне понравилось. Всё. Я подчинялся с удовольствием. С огромным.
А потом она, ухватив меня за руку, перетащила на ложе, укрытое звериными шкурами.
— Я согласна стать твоей женой, Андрей Татаринов! — сообщила переводчица, забираясь на меня сверху. — Но жить мы будем в столице мира на Севере, где растет раскидистая Мировая Ель, на ветвях которой — гнезда с яйцами, в которых зреют до поры души нерожденных шаманов…
И единственная грудь переводчицы раскачивалась в такт размеренным движениям…
И единственный глаз переводчицы горел бордовым адским пламенем…
И негнущиеся в локтях руки переводчицы каучуково обнимали мое тело…
И раскаленное добела, жадное лоно переводчицы поглотило меня целиком вместе с ложем, устланным звериными шкурами, усадьбой Никиты, Хужиром и Ольхоном…
Может быть, накрылась и вся планета, я не знаю. Я потерял сознание. От удовольствия.