Самой большой для меня неприятностью оказался пятиметровый забор в самой середине короткой улицы Грязнова. Его было никак не обойти, а он прямо-таки бил по глазам. Сработанный из рифленого металлического профиля, он сверкал на солнце, отбрасывая гранями лучи во все стороны. Ишь, каков пижон, хозяин двора, не мог, как все, деревянным ограничиться. Металлический в начале XIX века попросту непредставим… да и в конце — тоже. Его решили упрятать за другим забором — человеческим, дощатым, который мне надлежало сколотить и выкрасить в какой-нибудь нейтральный цвет. После долгой дискуссии с режиссером оператор определился — темно-зеленый.
ГЛАВА 10
Исполнительный продюсер
Когда мы уже заканчивали с улицей, позвонил Марко Ленцо, второй режиссер. Как мне сообщил переводчик, он отрапортовал, что комната гостиницы, за исключением отсутствующей кровати, готова к съемкам.
Мне это не понравилось. Почему он позвонил только теперь? Чем, интересно, они занимались с Катериной больше часа? Или с господином директором? Я не смог скрыть глумливой ухмылки, которой никто, конечно, не заметил. На меня обращали внимание только тогда, когда я был нужен по работе. И слава богу.
Пока я глупо ревновал и злился неясно на кого, иностранцы пошли к ожидавшей их «тойоте», а главный мой вопрос — конечно, финансовый, так и не был решен. Во-первых, я не выяснил, что мне за улицу причитается в долларовом эквиваленте, а во-вторых, на какие шиши я буду брать материал: доску, гвозди, краску, кисти и т. д.?
— Гусар, а деньги? — крикнул я вдогонку переводчику Турецкому, в расчете на то, что и у москвичей в ходу те же анекдоты, что и у русских.
Борис остановился, оглянулся и с улыбкой ответил:
— Гусары денег не берут!
Надо же, совсем как мы! И язык похожий. Даже с хохлами и белорусами у русских меньше общего, чем с москвичами!
Теперь уже Турецкий окликнул режиссера и коротко с ним перетолковал. Я подошел к машине. Переводчик набрал номер на мобильном и снова недолго покартавил скороговоркой.
Когда я слышу французский язык, не оставляет меня ощущение, что человек, часто точь-в-точь как ты, обычный человек, по-человечески, то есть по-русски, говорить умеет, но почему-то не хочет, придуривается. Будто Боря Кикин, изображающий голос безголового Буратины. Чушь, конечно.
Борис убрал мобильник.
— Если можете, подождите здесь минут десять. Приедет продюсер и выдаст вам доллары.
— Сколько? — Как говаривал их возлюбленный классик, ближе к телу, черт вас побери!
Переводчик пожал плечами:
— Не знаю, но они заранее определили, какой объект сколько стоит.
Попрощавшись со мной за руку, он сел в машину вслед за остальными. Впереди их ожидало полное незабываемых впечатлений общение с Михаилом Орестовичем Овсянниковым. Ну и экскурсия по музею декабриста Трубецкого, конечно. Эксклюзивная.
— Надо ждать продюсера, — сказал я, вернувшись к Григорию Сергееву.
А тот вдруг огрызнулся зло:
— Пошел он, знаешь куда?
Дорога, по которой он советовал пойти главному финансисту киногруппы, была совершенно не определена. Кабы Гриша озвучил хотя бы предлог, я смог бы догадаться. Если предлог «в», я знаю два традиционных пункта назначения и как минимум столько же менее употребимых. Если «на», тут и гадать нечего, ясно, куда ему путь держать. Существуют, впрочем, смягченные варианты, но они, в принципе, означают тот же мужской орган. Но это так, к слову. Мне на самом деле настроение Сергеева не понравилось.
— Гриш, ты чего?
— Ничего! — отмахнулся он.
Не хотел говорить, а ведь что-то произошло, точно. И если я собираюсь, а я именно собираюсь, работать с киногруппой, то должен знать все до мелочей. Нет ничего более важного в деловых отношениях, да и в любых других, нежели мелочи. Я решил вытянуть из Сергеева всю правду до основания и даже немного ниже, если такое возможно.
— Гриш, что все-таки произошло? Нехорошо темнить с товарищем, в одной упряжке ведь бежим.
В ответ из Гриши выплеснулся целый ушат матерщины. Это хорошо. Пусть выговорится, легче станет. Ему и правда через пару минут полегчало. Он сказал уже членораздельно, без поминания половых органов:
— Утром вся группа собралась. Я с гримершей с «Мосфильма», с осветителями оттуда же поговорил. Так вот, ребята мне сказали, сколько в Москве художнику-постановщику на «мыльных операх» платят.
— Ну и сколько же?