— Выпить хочешь?
Я кивнул. Выпить хотелось очень.
На кухне хозяин щелкнул выключателем, и загорелась лампочка-сотка под потолком в патроне без абажура.
— Телефон как заработал, я Сергееву позвонил, попросил лампочек купить, сразу десяток. Так что у меня теперь светло и уютно!
Ну насчет «уютно» Боря несколько преувеличил. Ремонт, даже косметический, Григорий ему не делал. На кухне все было как обычно. Безголовый Буратино грелся на своем месте у ребристой батареи. На столе стояла распечатанная, но едва начатая бутылка водки, рядом — наполненный наполовину стакан. У знакомой мне глиняной головы в кучу были свалены гипсовые слепки с нее же. Свободного места на столе не оставалось: открытый пакет гипса, литровая банка с водой, переполненная пепельница папиросы, колбаса, копченое сало, куски хлеба, еще что-то съестное. Сверху на все это Борис водрузил топор.
— Другого места нет?
— Чё, мешает? — спросил он и топор не убрал.
Надо же, зачёкал… никогда раньше не слышал от него этого характерного сибирского слова «чё».
— Гриша заходил, пожрать принес, бутылку…
Борис обратил вдруг внимание на то, что я не прошел на кухню, стоял, прислонясь к дверному косяку.
— Ну, ты чего, как неродной, Андрюха? Проходи, выпей. Стакан вон стоит.
Я прошел, как родной. Стакан оказался единственным.
— А ты чего, не выпьешь со мной?
— Не хочу. — Борис виновато улыбнулся. — Правда, не хочу. Чудеса какие-то со мной творятся. Гриша все принес и сразу ушел, торопился куда-то, даже слепки смотреть не стал. Я бутылку распечатал, полстакана налил, а пить неохота. Ну, я чё, дурак? Я через «не могу», значит… А водка окаянная через пару минут обратно попросилась, едва до сортира добежал… Ну, чё, я снова налил и выпил… и снова — унитаз пугать… Не знаю, чё и делать…
Борис осторожно, двумя пальцами взял стакан, поднес ко рту — черты лица его исказились, сморщились, и он вернул стакан обратно.
— Нет, не могу… Андрей, может, я заболел? Чё со мной происходит-то?
Я, конечно, не мог знать, что с ним происходит, но трезвость ему вряд ли помешает.
— У тебя, Боря, организм восстание поднял, взбунтовался. Не желает он умирать.
Я поднял стакан, побурханил, сбросив кончиком пальца каплю водки на пол, и добавил горько то, что никогда бы не сказал никому при иных обстоятельствах:
— Борь, ты сам-то разве не замечаешь, что в последнее время спиваешься?
— Да замечаю, замечаю… — Он сел на стул, обхватил голову руками и закачался, бормоча в такт: — Если организм, тогда ладно… может, и к лучшему…
Я выпил, съел кусочек копченого сала с хлебом и достал пачку сигарет.
— Боря, а курить-то ты можешь? Или с табаком так же, как с водкой?
Он перестал наконец раскачиваться, выпрямился.
— Курить могу. — Закурил со мной и добавил, задумчиво выпуская дым из ноздрей: — Пока могу.
Надо было его как-то отвлечь, расшевелить. Я вспомнил, как он воодушевился вчера, рассказывая про бурятскую бабку, Мировое Дерево и коновязь. Тем паче про бабку мне и самому интересно… ну не совсем про бабку, бабка мне его по фиг.
— Боря, помнишь, ты вчера мне про всякие бурятские штучки рассказывал?
— Память еще не отшибло, помню, конечно.
— Я хотел спросить, ты не знаешь, как у бурят шаманов выбирают? В карты разыгрывают или, может, монетку бросают — решка, орел?
Второй вопрос Борис проигнорировал, ответил на первый со всей серьезностью:
— Черным шаманом можно стать лишь по факту рождения. Кстати, корни черных шаманских родов у бурят не бурятские: якутские, тунгусские, эвенкийские, монгольские, еще какие-то. А белым шаманом любой может стать, дело случая. Нашел осколок метеорита или орудие труда древних людей — и все, получаешь возможность стать шаманом. Это у них считается пуговицей с одежды бога. А может, другим каким прибамбасом из его гардероба, не помню. Есть еще одна возможность, главная. По поверьям бурят, если молния куда-то попала, все равно в кого или во что, значит, это место богом отмечено. Если в дерево, оно священным становится, если в человека, он становится шаманом, если, конечно, выживет. А не выживет — любой из его семьи может шаманом стать.
— Чем они различаются, белые и черные? Как у нас — белая и черная магия, добро и зло, Бог и дьявол?
— Ты сам ответил. Это у всех народов одинаково, потому что истинно, наверно…
Борис вдруг смолк, посмотрел на меня с недоумением.
— Слушай, Андрюха, я сам не знаю, откуда все это знаю!
— Ты же говорил, тебе бабка с Ольхона рассказывала.
— Во-первых, когда это было? Я еще в школу не ходил, как она умерла. А во-вторых, не все, что я тебе говорю, она рассказывала. Не мог я многого знать, да еще и с именами бурятскими. Я ж языка их не знал никогда. Их выговорить русскому человеку — язык сломать, а у меня все эти имена в голове, словно впечатанные, огненными буквами горят! Я их шпарю, будто из книги зачитываю!