Париж
Гутенберг Иоганн
род 1394
Майнц
умер 1468
Майнц
Гёте Иоганн Вольфганг
род 1749
Франфуркт-на-Майне
умер 1832
Веймар
Булгаков Михаил Афанасьевич
род. 1891
Киев
умер 1940
Москва
Эйнштейн Альберт
род. 1879
Ульм
умер 1955
Принстон
Татаринов Андрей
умер 2008
о. Байкал
Скачал, сам не знаю зачем, этот бессмысленный список. При чем здесь я?
Я — убийца. Жестокий, безжалостный… Урод. Достоин казни. Но российское правосудие не казнит за содеянное во сне. Если это был сон…
Российское правосудие не казнит вообще. Добренькое, мать его… Тогда я сам себя казню. Немедленно!
Потому что человек… человек ли? Потому что существо, умертвившее во сне двух человек, в следующий раз убьет десяток, сотню, тысячу! Да что там тысяча? Оно уничтожит весь мир, если материализуются его кошмары!
Нет, я должен поставить точку, покуда мне это не начало доставлять удовольствие. Кто знает, может, через некоторое время убийства мне станут нравиться? Может быть, я давно меняюсь, сам не ведая того?
Нет, не будет этого! Я приговорил себя к смерти и в отсутствие палача сам решил привести приговор в исполнение. И никаких обжалований! Никаких комиссий по помилованию! К черту эти интеллигентские сопли! К дьяволу!
Я вышел на балкон и начал снимать бельевую веревку, натянутую между двух кронштейнов, сваренных из рифленого арматурного прутка. Веревка посерела от непогоды и времени…
«Выдержит ли?» — подумал, скручивая ее в клубок.
Пустота зияла внутри, как в алтаре оскверненного храма место распятия. Да и было ли оно? Был ли храм хоть когда-то не осквернен?
Каждое движение совершалось через силу, вопрошало истошно: зачем? Ляг на диван, закрой глаза, спи, может, все само собой переменится, рассосется…
Я знал: не переменится, не рассосется — не прыщик. Ни само собой, никак. А сон… сон грозил новыми неприятностями. Роковыми.
Намотал, подбросил на ладони клубок размером с антоновское яблоко.
«Неумно и по́шло до предела, — подумал я, — станут еще кровавую записку под подушкой искать: мол, до свиданья, друг мой, до свиданья… Что может быть хуже бездарного плагиата? А разве бывает плагиат талантливый?.. Или все ж таки — с балкона?»
Я взглянул вниз. Высота третьего этажа не обещала ничего, кроме ушибов и переломов. Разве что — головой вниз? Так тело само извернется в последний момент, ему плевать на мои намерения, у тела железобетонные инстинкты, тысячелетиями проверенные, надежные. И не асфальт даже внизу — развесистый канадский клен, облетевший, конечно, да клумба с полурастаявшим грязным настом. Чуть дальше — куст сирени по пояс в черном сугробе. Но до него не допрыгнуть, как ни старайся… Я усмехнулся. На кой тебе туда прыгать, братец кролик?
Пора, пора подбивать под умозрительность ни к чему не обязывающих построений реальные основы. Табуретку, например.
Я вошел в комнату с серым клубком бельевой веревки в одной руке и табуретом в другой.
Осмотрел верх помещения — кроме крючка для люстры, ничего подходящего. Но выдержит ли? Впрочем, вспомнил, тот пристрелен дюбелем… пистолет бы… ладно.
Поставил табурет под люстрой. Оказалось — низко, не доставал до крючка сантиметров тридцать.
Стремянка стояла за холодильником. Пока ходил за ней, зазвонил телефон.
Трубку не поднял, перед лицом смерти любое земное дело — пустяк. Впрочем, и смерть пустяк, потому что ее попросту не существует. Да и не существовало никогда. Вас обманули, сэр…
После десятка раздражающих, истошных звонков телефон смолк.
Я ожидал ощутить от прикосновения к пыльному металлу потолочного крюка некий потусторонний холод. Не ощутил ничего. Обидно даже. Впрочем, так и должно быть. Если смерть всего лишь дверь, то что можно почувствовать, переходя из комнаты в комнату?
Продел веревку в отверстие крюка, завязал на двойной узел, а когда дело дошло до петли, оказалось, что подходящих узлов я вязать не умею. Нет у меня подобного опыта.
Сел на табурет, взялся за свисающую с потолка безобидную серую соплю. Хотелось заплакать и рассмеяться. Позор-то какой, даже уйти, как порядочный человек, не могу. Урод.
Снова зазвонил телефон, теперь уже сотовый.
Я заорал:
— Какого хрена надо? — и дернул за веревку.
Она с гнилым треском оборвалась посередине. Я бросил на пол оставшийся в руках конец, рассмеялся. Ну что тут поделать? Невезуха!
Сотик смолк, и сразу, почти без паузы зазвонил стационарный.