Осужденный замолк. И до самого конца процедуры не проронил ни слова. Мутный поток чужой неоформленной магии тек сквозь пальцы палача, чтобы вспыхнуть яркой зеленью в том самом ожерелье, напитывая камень новым свойством. От убийцы скоро не останется никакой памяти, кроме этой. Но уж эта будет служить новому хозяину верой и правдой многие годы.
Каждый раз после казни Ференс чувствовал себя плохо. Словно не переливал чужую магию «из сосуда в сосуд», а сам пропитывался той грязью, что нес этот поток, словно глотал ее против воли, тонул в ее грязном болоте.
Другое дело, что никто из зрителей не должен был понять ничего этого по лицу палача.
Так что он как обычно неспешно, вдумчиво снял криосы, убрал их в футляр.
Спокойно вымыл руки. Уходя, равнодушно кивнул доктору и секретарю.
Коридор, пока идешь «туда» кажется невероятно длинным.
Когда идешь обратно, он делается вдвое длиннее.
У неприметных дальних ворот этого мрачного казенного дома Ференса ждала легкая городская коляска. Но перед тем как сесть в нее и назвать адрес своего городского дома, нужно было выполнить еще несколько важных процедур.
Снять красную накидку, знак профессии, и маску.
Переодеться в дорогой чопорный костюм Аркадской знати.
На выходе завизировать подписку о неразглашении и еще несколько обязательных княжеских документов. Все это делать надлежит так, чтобы ни у кого сомнений не осталось – если вдруг очередь дойдет до тебя, то и твою казнь этот молчаливый юноша выполнит так же бесстрастно и профессионально.
Пока коляска будет везти его по городу – медленно, слишком медленно! Он будет сидеть в ней строго и прямо, и все, кто его увидит, будут понимать – только что в «Княжеском застенке» состоялась казнь. Только что очередной преступник расстался с жизнью!
И в другой раз вор поостережется лезть в богатый дом, грабитель выберет для своего промысла другой город, а убийца трижды подумает, прежде чем покупать яд, кинжал или пистолет.
Что же, тяжких преступлений в Аркадии за последние полгода действительно стало намного меньше.
Коляска остановилась возле небольшой увитой плющом усадьбы. Вид дом имел запущенный и даже ветхий, но почему-то он нравился Ференсу. К тому же, что немаловажно, дом от узкой старой улочки отделял высокий и глухой, полностью каменный забор.
Ференс расплатился с извозчиком. Степенно, как и полагается честному служащему, поднялся по двум ступенькам к калитке. Услышал, что коляска отъехала, зашел внутрь.
Четыре ступеньки до дома. Быстрее!
Плеснуть в лицо ледяной воды. Ткнуться носом в махровое полотенце. Скинуть с себя осточертевшую «официальную» одежду. Сапоги пусть летят, куда им летится, он потом подберет.
Адское желание кричать в полный голос душило изнутри и не находило выхода. Так было каждый раз, но сегодня накрыло особенно сильно. Сегодня Ференс видел глаза жертвы.
Он распахнул все окна, несмотря на дождь снаружи. Метался по дому, в поисках, за что бы ухватиться, но взгляд выхватывал только неправильные вещи. Кровать – на что ему она днем. Стол. От любой мысли о еде подкатывает тошнота. Лампа. До рези в глазах. Не нужна! Выключить.
Ах, она не горела… но не важно. Балкон. На полу скопилась дождевая вода…
Он остановился, поняв вдруг, что босым ногам приятно это прохладное прикосновение.
Балкон выходит на двор, здесь сумеречно, прохладно. Внизу – крыша каретного сарая. Она давно провалилась, да и кареты у Ференса никогда не было. Зато снизу некому на него смотреть.
Он без сил вдруг сел у стены, прижавшись к ней голой спиной и зажмурившись. Хотя, стоило закрыть глаза, и оно снова возвращалось – ощущение провала, ошибки, которую не исправить. Преступления, совершенного единственно им одним и никем больше. Хотя бы потому, что никто, кроме него самого об этом преступлении и не догадывался.
Для остального мира – наказан преступник. И не в чем тут сомневаться. Все правильно, добро торжествует. Можно дышать свободней…
Ференс пришел в себя, когда внезапно налетела совсем уж черная туча и пролилась на город нешуточным ледяным ливнем. Как будто дождь смыл и с него тоже часть той грязи, которую он сегодня сам, добровольно на себя вылил.