— Кроме превращения любого вида обезьяны в человека.
— Почему?!
— Да потому, что эволюция не курьерский поезд. И если на переход от предков обезьян до рамапитеков понадобилось свыше тридцати миллионов лет, то трудно поверить, что переход от рамапитеков к человеку совершился за одно единственное миллионолетие. Я убежден, что люди пришли в Джамбудвипу. Пришли уже людьми. Пришли с севера. И докажу это, чего бы мне ни стоило. У меня хватит на это и терпения и злости.
Максим невольно улыбнулся.
— Не веришь? — Платов смерил его настороженным взглядом.
— Нет, почему же. Но я, понимаешь, действительно думал обо всем этом. Вот ты говоришь: нет переходных форм от рамапитека к человеку. Все так пишут. Я в последнее время специально интересовался этим. Но так ли обязательно они должны быть, эти переходные формы? Эволюция-то происходит скачками.
— Кто станет с тобой спорить, — снисходительно улыбнулся Антон. — Так ведь скачок скачку рознь. Тут уж не скачок, а целый бросок получается. Но пусть даже так. А полное отсутствие остатков за полтора миллиона лет? Что с этим прикажешь делать?
— Думал я и об этом, — спокойно продолжал Максим. — Здесь может быть по крайней мере два объяснения. Либо этих остатков просто еще не нашли, — мало ли в бывшей Джамбудвипе неприступных мест. Либо рамапитеки, действительно, покинули эту область и вернулись сюда уже людьми…
— Хорошенькое дело — вернулись людьми! А что заставило их вернуться из Африки? Где те пути, которыми они возвращались? В пользу миграции рамапитеков говорят конкретные факты. А в пользу возвращения?
— Фактов привести я пока не могу. Но из того, что ты сказал, еще не следует, что все без исключения рамапитеки переселились в Африку. Часть их могла забрести в другие места, где условия оказались не лучше джамбудвипских. Это дало им возможность совершенствоваться до человека. Это же, вероятно, явилось и причиной возвращения в потеплевшую Джамбудвипу.
— А время? Время! Или ты думаешь, тех семисот тысяч лет было действительно достаточно, чтобы обезьяна стала человеком?
— Об этом я еще не думал. Хотя… Почему, собственно, семьсот тысяч? Кто знает, от чего отсчитывать этот срок?
— Как кто знает? Первые остатки питекантропов…
— Так то питекантропов, то есть уже людей. А кто знает, когда они стали таковыми? Раз нет переходных форм, нет вообще остатков послеастийских гоминид, то как можно…
— Ясно! — Антон сильно хлопнул себя ладонью по лбу. — Черт знает, как не пришло мне в голову такое простое соображение. Слушай, ты с какого курса?
— С первого…
— С первого?! Н-да… — Платов окинул Максима откровенно оценивающим взглядом. — Нет, ты не думай, что в чем-то переубедил меня. Но… В общем, нравишься ты мне, черт вихрастый! Заходи завтра вечерком, потолкуем. А сейчас, видишь… — он кивнул на разложенные чертежи и протянул большую сильную руку.
10.
Долго не мог Максим решиться на этот разговор, хотел и боялся его. Знакомство с Антоном, беседы с ним словно воскресили старые загадки вормалеевских обрывов. Таинственные находки в них приобрели новый захватывающий смысл. Идея о сибирском человеке астийского времени поглотила все мысли Максима. Планы новых экспедиций, новых раскопок не выходили теперь у него из головы. И в то же время настораживало одно обстоятельство — почему никто из преподавателей не поддерживает Антона, почему некоторые из них считают его просто чудаком, а в трудах по антропологии нет ничего, даже отдаленно напоминающего гипотезу Платова?
Ответ на этот вопрос мог дать только Стогов. Только заведующий кафедрой палеонтологии мог подкрепить догадки Максима. А мог и разрушить их до основания.
Так оно и получилось.
— Что я скажу относительно гипотезы Платова? — начал Стогов, поблескивая очками. — Прежде всего то, что такой гипотезы просто не существует.
— Как не существует? — удивился Максим. — Разве он не докладывал на кружке?
— Докладывал. И очень неплохо, с большим знанием дела. Но как вы понимаете — что такое гипотеза?
— Ну, то, что еще не доказано, что только еще предполагают.
— Предполагать можно что угодно, вплоть до того, что Земля лежит на трех китах. Гипотеза же — это строгая научная концепция, основанная на абсолютно достоверных фактах и вытекающая из безукоризненных логических умозаключений. А какие факты лежат в основе рассуждений Платова?
— Хотя бы то, что полуторамиллионный отрезок геологической истории…
— Не содержит никаких остатков наших предков, это вы хотите сказать? — улыбнулся Стогов.
— Да… — почему-то смутился Максим.
— Но ведь это не факты, а отсутствие фактов. А вам должно быть известно, что любая концепция, базирующаяся на отсутствии фактов, порочна в самой своей основе. Представьте себе, что в прошлом веке, еще до открытия явления радиоактивности, вы задались бы целью установить, какая генетическая связь существует между свинцом и гелием, ну, скажем, в радиоактивном флюорите. Представили?
— Да, — неуверенно сказал Максим.
— И что же? Самые добросовестные исследования привели бы вас к убеждению, что никакой связи здесь просто нет. Почему? Потому, что вы не нашли бы фактов, которые позволили бы перекинуть мостик между этими в высшей степени различными химическими элементами. А дальше? Дальше это дало бы вам «право» построить самую умопомрачительную «гипотезу» происхождения пузырьков гелия, тем более, что сам этот газ был тогда еще окутан ореолом таинственности.
— Это понятно, Семен Александрович. Но когда речь идет о таких хорошо известных вещах, как ископаемые остатки…
— Ископаемые остатки? Смотря что вы имеете в виду. Если ископаемые остатки наших предков, то скажу прямо, меня больше удивляет не то, что их мало, а то, что их вообще находят. Вы же знаете, какая масса факторов должна иметь место, чтобы кость млекопитающего превратилась в окаменелость. А теперь представьте этих человекообразных обезьян, которых было, по-видимому, не так уж много и которые обитали в условиях достаточно увлажненной покрытой растительностью суши. Здесь каждая кость сгнивала прежде, чем ее перекроет хотя бы ничтожнейший покров осадка Только исключительные условия могли сохранить до наших дней кое-какие фрагменты скелета человекообразных. Элементарное знакомство с теорией вероятности показывает, что это именно так.
Максим пристыженно молчал
— Но самое главное, — продолжал Стогов, — у нас просто нет нужды ставить этот вопрос в такую рабскую зависимость от палеонтологических данных То, что нашим предком был рамапитек или какая-то близкая к нему человекообразная обезьяна, доказывается огромной массой абсолютно достоверных фактов. Это и данные эмбриологии — на ранних стадиях развития почти невозможно отличить зародыш обезьяны от зародыша человека. И данные сравнительной анатомии — строение сердца, легких, печени обезьяны почти идентичны строению этих органов у человека. И данные физиологии — красные кровяные тельца человекообразных обезьян не разрушаются в человеческой крови. Я уже не говорю о строении зубов, скелета, нервной системы. Да куда дальше — даже паразиты у нас общие: знаете ли вы, что обычная головная вошь кроме человека паразитирует только на человекообразных обезьянах?
Стогов с улыбкой взглянул на окончательно сникшего Максима:
— Я согласен, что в вопросах антропологии еще много неясного, спорного, недоработанного. Но это детали, отдельные детали, которые ждут своих исследователей. И если бы Платов, а у него есть для этого все данные, посвятил себя уточнению таких деталей, я первый пожал бы ему руку. Но ставить под сомнение сам факт происхождения человека от обезьяны — это уж слишком! Даже для такого талантливого сумасброда, как Платов.
Максим облизал пересохшие губы:
— Семен Александрович, а если бы случилось невероятное — вы нашли в слоях астия или еще более древних сложнейшие изделия человеческих рук?
— Что же, в принципе это возможно. Мало ли загадок таит в себе природа. И эту загадку пришлось бы решать. Не исключено, что она привела бы к очень интересному открытию. Но поймите, никакие, даже самые невероятные, находки и открытия не перечеркнут основных законов эволюции. Они доказаны окончательно. И одинаковы для всего живого, включая нас с вами.
— И все-таки, Семен Александрович, — сделал последнюю отчаянную попытку Максим, — ведь есть достоверные факты, что рамапитеки мигрировали из Джамбудвипы в Африку. Я сам читал.
— Да, такие факты есть. Но, во-первых, рамапитек это уже деталь. Возможно, нашими предками были и иные человекообразные. В этом вопросе я не намерен оспаривать ни Платова, ни вас. А во-вторых, можно ли допустить, что к концу астийской эпохи в пределах Джамбудвипы не осталось ни одного рамапитека? Ни в коем случае! Сейчас установлено, что конец астия ознаменовался перекрытием всех путей миграции из Джамбудвипы. Поэтому часть рамапитеков несомненно осталась где-то в окрестностях нынешних Кашмира, Джамму, Шимла-Хиллс и Пенджаба. Между тем, условия жизни здесь стали в высшей степени суровыми. Горы покрылись снегом. Вечнозеленые и широколиственные леса сменились хвойными. Растительной пищи стало мало. Пришлось охотиться за насекомыми, за мелкой дичью. Но и охота на дичь в открытой, почти безлесной местности стала делом чрезвычайно трудным. Дичь нужно было выслеживать, подкрадываться к ней, убивать на расстоянии.
Понадобился широкий кругозор, быстрота, ловкость, смекалка. Теперь уже было недостаточно лишь время от времени браться за камень, приходилось постоянно носить его с собой. И сами переходы человекообразных, переходы на двух ногах — иначе не увидишь ни дичи, ни врага! — стали длительными. Ясно, что все это было на грани возможности рамапитеков. Они гибли, гибли массами. Но с тем большей силой мобилизовались их потенциальные возможности. Тем с большей скоростью и эффектом закреплялись все вновь возникшие у них полезные изменения.