Мвамба чуть не выронил из рук ружьё. Месяц назад у его соседа пропал сын, и он готов был поклясться, что обезьяна тащила именно его, — Мвамба не раз видел мальчонку, копошащегося возле соседской хижины. Теперь было не до охоты. Мвамба выбрался на тропу и побежал сзывать людей.
Рассказ старого охотника всполошил всю деревню. Все взрослые мужчины, как один, выступили на поиски бабуинов. Но обезьяны словно сквозь землю провалились.
Прошло двенадцать лет. Умер сосед Мвамбы. Утонула в озере его жена. Все в деревне успели забыть о необычайном происшествии в джунглях. Но Мвамба не забыл. Из года в год с неослабным вниманием присматривался он к каждой стае бабуинов. И упорство его было вознаграждено.
Однажды под вечер, пробираясь сквозь заросли смоковниц, он увидел, как в плотной листве деревьев мелькнуло голое тело. Мвамба замер. Теперь он ясно видел, что высоко в ветвях, среди лакомящихся ягодами обезьян, ловко перепрыгивает с дерева на дерево рослый мальчуган. Длинные свалявшиеся волосы космами падали ему на плечи, худое тело покрывали бесчисленные рубцы и ссадины. Но даже отсюда, с земли, было видно, как перекатываются под кожей могучие бугры его мышц. Меж тем день клонился к вечеру. Обезьяны начали устраиваться на ночлег. Мвамба с величайшими предосторожностями отполз на тропу и помчался к деревне.
Незадолго до полуночи два десятка охотников со всех сторон обложили смоковник. Луна была на ущербе, свет ее почти не проникал к подножью деревьев. Но привыкший к ночному мраку Мвамба быстро и бесшумно, как пантера, скользил меж стволов, высматривая лежбище бабуинов. Ноздри его широко раздувались, улавливая малейшие изменения запаха. Наконец он остановился. Обезьяны были тут, рядом. Он слышал даже их сонное бормотание. Но где же мальчуган? Мвамба до боли расширил зрачки глаз. И вдруг увидел его, почти на земле, в небольшом гнезде из ветвей. Юноша спал, запрокинув голову, широко раскинув сильные руки.
Легкий посвист — и шестеро охотников присоединились к Мвамбе. Он подал знак — на мальчугана набросились все сразу, стянули его на землю, подмяли под себя. Мальчик отчаянно сопротивлялся — кусался, царапался, отбивался руками и ногами. Но ловкие руки охотников быстро скрутили его крепкими узлами, заткнули рот, поволокли сквозь чащу.
Утром вся деревня сбежалась взглянуть на лесное диво. Однако Мвамба разогнал любопытных и объявил, что, поскольку родители мальчика — если это были они — давно умерли, то он берет мальчугана к себе в сыновья.
Никто не возражал против решения Мвамбы. Но не так-то просто было подступиться к затравленному зверенышу, который сидел все время скрючившись,'никому не позволял себя трогать и дико озирался, издавая какие-то нечленораздельные звуки. Когда Мвамба поставил перед ним корзину с фруктами, он даже не взглянул на них. А стоило охотнику прикоснуться к голове мальчика, как тот яростно оскалил зубы, и в глазах его сверкнула такая злоба, что даже видавший виды Мвамба попятился к двери.
Но Мвамба не отнял руки, и мальчуган не укусил его.
Так началось приручение мальчика-обезьяны. Старый охотник отдавал ему все свободное время, не жалел ни терпения, ни ласки. Однако прошел не один месяц, прежде чем мальчуган перестал рычать на Мвамбу, стал брать у него из рук пищу, отказался от попытки бежать из хижины.
Время шло, и постепенно он смирился с жизнью в деревне, привык к людям, даже привязался к Мвамбе, как может привязаться к хозяину собака. Он стал ходить с ним на охоту, помогал выслеживать зверя, доставал плоды с высоких деревьев.
Однако и много лет спустя он так и не научился говорить, не преодолел отвращения к домашней пище, не мог обращаться с ружьем, не принимал участия ни в какой деревенской работе, а главное — так и не стал, по-видимому, мыслить…
…По экрану побежали титры: «Фильм поставлен по материалам… В нем приняли участие… В основу фильма положен достоверный факт… В него включены документальные кадры, снятые на севере Мозамбика, в Африке…»
Михаил выключил телевизор:
— Удивительно!
— Ничего удивительного. Так бывает со всеми Маугли, — Антон встал и заходил по комнате. — Меня давно уже интересуют такие происшествия. Сейчас я собрал материал по девяти случаям: пятерых детей воспитали волки, двух — павианы и одного мальчика антилопа. Это вот десятый. И всюду одно и то же — дети, воспитанные зверями, не могут научиться говорить, не приобретают способности мыслить и чаще всего погибают в неволе. Случай, который мы только что видели, по-видимому, с самым счастливым исходом. Но и здесь мальчик не стал человеком. В лучшем случае из него выйдет преданное домашнее животное.
— Почему животное? — возразил Михаил с негодованием. — Это же человек, с человеческим мозгом!
— Человек? А чем, собственно, отличается человек от животного? Думаешь, только строением мозга?
— Разумеется.
— Ничего не разумеется. Главное отличие человека — это способность мыслить.
— Так разве это не просто физиологическая функция достаточно развитого мозга?
— В том-то и дело, что нет! — решительно заявил Антон. — И то, что мы сейчас видели — прямое тому доказательство. Человеческий мозг может мыслить. Потенциально может. Но надо научить его этому. Надо запрограммировать его, надо заложить в него элементарные основы мышления. Поэтому способность мыслить передается от поколения к поколению как эстафета, и достаточно прервать ее хотя бы в одном звене…
— Постой-постой! Что же получается? Выходит, по-твоему, если бы, скажем, на Земле вдруг исчезли все взрослые люди, остались одни младенцы, то человеческий разум, человеческая мысль исчезли бы совсем?
— Да, по крайней мере, на очень длительное время. Мозг сам по себе — это кибернетическая машина с пустым блоком памяти, это, если хотите, горючий материал, к которому еще надо поднести искру, чтобы разгорелся тот костер, который мы называем мышлением. Вот эта-то искра и передается от человека к человеку. Только человеческое общество с его преемственностью поколений может быть хранителем разума. Для одного человека или даже небольшой группы людей это невозможно.
— Ну, так можно и до идеализма докатиться. Давно доказано, что мысль — продукт мозга.
— При чем здесь идеализм? И с чего ты взял, что я не считаю мысль продуктом мозга? Я хочу лишь сказать, что только подготовленный мозг может дать такой продукт. И подготовка эта возможна лишь в определенном возрасте. Ни о каких мыслях без мозга не может быть и разговора. И все же ни один здравомыслящий человек не поставит знак равенства между мышлением и мозгом. Если мозг эволюционировал, как всякий другой биологический объект, то эволюция мышления шла, видимо, по совсем иным законам. Прообразом мозга может служить любая нервная клетка. Прообраза мышления мы не знаем.
Михаил вскочил со стула:
— Здравствуйте! Еще один Спиноза! Прообраз мышления… Да возьми любую обезьяну!
— Обезьяна обладает лишь сложным комплексом условных рефлексов, — отрезал Антон.
— Так, чудак-человек, это и есть прообраз мышления.
— Ничего подобного. Это вещи разных порядков. Хотя бы потому, что нормальный процесс мышления вообще невозможен вне общества, чего нельзя сказать об условных рефлексах.
— Как это невозможен вне общества?
— А так вот, товарищ убежденный материалист. Ты что, не знаешь, что люди, изолированные от общества и лишенные источников информации, постепенно дичают?
— Смотря какие люди, — упорствовал Михаил.
— Любые люди. Примеров тому — тьма. Зато в жизни бывает и наоборот. Ты слышал, конечно, о знаменитом физике Нпролу?
— Что-то читал…
— А знаешь, что он двухмесячным младенцем был взят в западноафриканском племени, которое до сих пор не имеет письменности и живет чуть ли не на уровне каменного века?
— Нуда!
— Вот тебе и «ну да». Его усыновил один миссионер-европеец. Потом он учился в Оксфорде, работал у нас в Дубне. И вот результат. Это тебе о чем-нибудь говорит?
Несколько минут прошло в молчании. Михаил, видимо, исчерпал все свои возражения и, насупившись, ходил по комнате. Антон спокойно стоял у окна, глядя на синие сумерки, и, как всегда, о чем-то сосредоточенно думал.
— А все-таки, Антон, — обратился к нему Максим, — трудно с тобой согласиться. Я вот представил такую ситуацию. Несколько космонавтов-землян, мужчин и женщин, высадились на далекой чужой планете. Корабль вышел из строя. Связи с Землей никакой. Надежды на возвращение — тоже. Что, в таком случае, они должны одичать?
— Смотря по тому, сколько их будет и что они с собой привезут. Если несколько человек и с пустыми руками, то да.
— Но почему? Почему они не смогут дать начало новой цивилизации?
— Да потому, что их слишком мало, потому, что они лишены машин, орудий, источников энергии, хранилищ знаний, потому, что великие богатства человеческого разума будут им просто не нужны, поскольку все их жизненные силы будут уходить на поддержание самых элементарных биологических функций, на борьбу за существование в самом прямом, самом грубом смысле этого слова. Ну зачем, посуди сам, им в таких условиях формулы высшей математики, законы астрономии, даже письменность? Все это забудется, умрет, если не у самих космонавтов, то у их ближайших потомков.
— И разум исчезнет совершенно?
— Ну, если и не угаснет совсем, то потускнеет, померкнет на многие века, будет тлеть, как угли под слоем золы, до тех пор, пока не сформируется новое человеческое общество. Поймите, разум не может быть достоянием человека или нескольких человек. Он может быть достоянием человечества. Каждый человек может мыслить. Но лишь вид Гомо сапиенс может быть хранителем разума.