Скорее, скорее! Она ждет его, ей плохо. Он уже не сомневался, что вот-вот увидит ее, — слабую, беззащитную, как в день их первой встречи, и знал, чувствовал, что не пожалеет жизни для ее спасения.
Но каким напряжением давался каждый шаг! В голове по-прежнему мутилось. Ноги подкашивались. Он то и дело терял равновесие и падал. Однако снова вставал, снова выдирал ноги из тугой, как резина, грязи и шел дальше и дальше, совершенно не представляя, куда выведет его зовущий аромат.
Наконец пашня кончилась, он выбрался на мокрую, в кочках луговину. Идти стало легче. Однако голова кружилась все сильнее, силы окончательно покидали его. Вдруг острая боль пронзила левый бок, стрельнула в плечо. Он снова упал, даже не упал, а как-то осел в намокшую траву.
Кажется, больше не встать…
Нет-нет! Только не это! Только дойти. Только увидеть ее, убедиться в ее безопасности или отдать за нее последнюю каплю жизни. И Максим снова двинулся вперед, ползком, на четвереньках, цепляясь за каждый кустик пожухлой травы.
Внезапно ветер стих, дождь прекратился. И тот же тихий звон раздался над самым ухом. Максим с трудом раскрыл отяжелевшие веки. И сразу зажмурился. Яркий голубой луч ударил в глаза. И вся земля вокруг, весь воздух будто вспыхнули ослепительным пламенем. Что это, что? Максим снова раскрыл глаза. Но все уже погасло. Кругом по-прежнему была сплошная темень.
Он с тоской посмотрел в ту сторону, откуда все еще несся знакомый запах, и похолодел от волнения. Огромный голубой тор, словно сгусток светящегося тумана, медленно н беззвучно опускался с черного неба. Через минуту он коснулся земли и так же медленно двинулся к нему. Ближе…
Ближе… И вот уже в двух шагах от него взметнулась на высоту многоэтажного дома пылающая громада, исчерченная мозаикой кругов, ромбов, сферических треугольников.
Максим невольно прижался к земле. Объятая голубым пламенем стена подступила почти вплотную, нависла над самой головой. Холодные космы огня клубились совсем рядом, касались его лица. Еще минута, и все это обрушится на него, вомнет в землю, раздавит, как муравья.
Вот оно, вот! Вот что оборвет сейчас его жизнь. Или поглотит, как поглотило тогда плачущую Нефертити, недаром она предупреждала его своей пластинкой. Но нет, нет!
Пусть не думают они там, в этой горящей бочке, что он встанет перед ними на колени. Нет, черт возьми! Собрав последние силы, Максим встал во весь рост и шагнул к пылающей громаде…
Часть третья.
«АО ТЭО ЛАРРА» («ЛЕТЯЩИЙ ЗА ЗНАНИЯМИ»)
1.
Мягкий повторяющийся аккорд все громче, все настойчивее звучал над самым ухом. Максим сделал над собой усилие и открыл глаза. Сознание медленно возвращалось.
Сначала он видел лишь зеленый туман и слышал глухой шум, который мог быть шумом прибоя. Потом туман будто поднялся, рассеялся, и он понял, что лежит в большой комнате со странно просвечивающими потолком и стенами.
Комната была абсолютно пустой, если не считать невысокой кушетки, где он лежал раздетый, и крохотной тумбочки, на которой высилась аккуратная стопка вычищенной, отутюженной одежды. Не было видно ни дверей, ни окон, ни даже вентиляционных решеток, Но воздух, как и свет, видимо, свободно проникал сквозь диковинные стены: в комнате дышалось легко, как утром в весеннем лесу.
Где он? Как попал сюда? Максим попытался вспомнить, что произошло перед этим. Но память разворачивалась с трудом. Он помнил только, что были большие неприятности, была ночь, был дождь, холод, была трудная дорога и страшная опустошающая слабость. А потом… потом… Что же было потом?
И вдруг вспомнил всё: как тихий протяжный звон раздался в темноте, как ветер принес ему запах астийского эдельвейса, как гигантский голубой тор, словно сгусток светящегося тумана, медленно и беззвучно спустился с черного неба. Он будто вновь пережил ту страшную минуту, когда пылающая громада придвинулась почти вплотную, дохнула пламенем в лицо. Однако он, помнится, еще заставил себя подняться, чтобы встретить смерть, как подобает мужчине. Но в это время огонь погас, и все исчезло в ночном мраке.
Лишь после того, как глаза привыкли к темноте, сквозь сетку дождя вновь проступила тускло поблескивающая стена, исчерченная мозаикой кругов, ромбов, треугольников. Таинственный тор стоял теперь неподвижно, поверхность его будто парила, загадочные фигуры на ней то полностью исчезали в белесой дымке, то становились отчетливо видимыми даже во тьме ночи. А в следующую минуту один из кругов, ближайший к Максиму, вдруг ярко вспыхнул, покрылся бегущими бликами и словно расплавился, исчез, открыв за собой отверстие в рост человека.
На всякий случай Максим отступил чуть в сторону, чтобы избежать прямого нападения. Но люк лишь осветился зеленым светом, каким была залита сейчас странная комната, и тихий знакомый голос произнес:
— Войдите, Максим.
В это было трудно поверить. Это казалось немыслимым, невероятным. Но то был голос Нефертити. Она звала его. Спокойно. Приветливо. Как много лет назад на залитом солнцем Вормалеевском озере. Можно ли было ждать и желать чего-то большего? Но он еще медлил, пытался заглянуть в открытый люк. Там не было ничего, кроме зеленого полумрака.
— Входите, прошу вас! — в голосе Нефертити послышалось нетерпение, а зеленый полусвет в люке будто ожил, заметался в тревожном ритме. Не оставалось сомнений, что она приглашает его войти в загадочное сооружение, настаивает, торопит. Но силы уже окончательно оставили Максима. Он смог лишь подняться на нижний обрез освещенного туннеля и тут же свалился в мерцающий полумрак.
Крышка люка беззвучно закрылась за ним. Он провалился в черное безмолвное небытие…
И вот теперь — пробуждение в столь удивительном, ни на что не похожем помещении. Максим приподнялся на своем ложе, огляделся. Что это — храм, мавзолей, темница?
Комната представляла собой высокую шестигранную призму и меньше всего походила на жилье. Если с чем и можно было ее сравнить, так разве с многократно увеличенной, наглухо запечатанной ячейкой в пчелиных сотах — аналогия не из воодушевляющих, особенно в той ситуации, в какой находился Максим.
Но самочувствие было отличным, голова свежей, тело упругим, весь он полон каких-то неясных радостных ожиданий. Он встал, оделся, обошел комнату кругом. Все шесть стен ее напоминали сплошные пластины полированного нефрита. Таким же был, по-видимому, и потолок. Пол же покрывал тугой белый пластик, похожий на литую резину.
Все это было бы не лишенным красоты, если бы не наводило на размышления о сверхсовершенном застенке. Трудно было отделаться от мысли, что кто-то специально позаботился, чтобы упрятать сюда Максима. И в то же время слишком уж странным был этот каземат. Странным был воздух, будто напоенный ароматом цветов, странным был свет, пронизывающий потолок и стены, странным было само ложе, с которого только что поднялся Максим, — ни простыни, ни подушки, ни одеяла — сплошной брус того же белого пластика. Впрочем… Где же оно?
Максим обвел глазами комнату. Здесь не было уже ни «кушетки», ни «тумбочки». Все словно испарилось: одни голые стены. Не переставая удивляться, Максим подошел к стене, из-за которой особенно ясно доносился ритмичный гул, и, приложив ухо, постарался уловить какие-нибудь новые звуки. Однако не успел он коснуться холодного камня, как раздался тихий мелодичный щелчок и стена… исчезла.
Яркий солнечный свет ослепил Максима. Голова закружилась от запаха цветов, земли, моря. Он даже зажмурился от неожиданности. Зато когда снова открыл глаза, то чуть не вскрикнул от радостного изумления. Признаться, он почти смирился с мыслью, что зеленая ячейка, в которой он проснулся, заключена в недрах космического корабля. А перед ним открылся чудесный уголок земли. И какой земли!
В нескольких шагах от Максима, у самого подножья каменной лестницы, полого сбегавшей вниз по склону, действительно кипел прибой. Неоглядная морская гладь расстилалась далеко кругом. Бирюзовые волны ритмично накатывали на берег. Белокрылые чайки с криком носились над водой. Тугой влажный ветер дул в лицо, неся с собой свежесть и запах моря.
Максим с жадностью смотрел по сторонам, переполненный никогда не испытанными ощущениями. Оказывается, он попал на остров. Всюду, от горизонта до горизонта — лишь вода, вода, вода. И крохотный кусочек земли среди волк.
Он оглянулся назад. Сам остров был невелик, в три-четыре километра длиной. Но довольно высокий, с крутыми, в террасах, склонами, сплошь покрытыми лесной растительностью. Лесов здесь было так много и они были столь пышны, что, казалось, остров вскипел зеленой пеной, средь которой высились, подобно свечам, узкие белые здания, искрились под солнцем серебристые купола, сверкали белизной ажурные беседки и массивные плиты лестниц.
Здание, возле которого стоял Максим, тоже узкое и высокое, располагалось в нижней части склона, метрах в десяти над морем. Оно было сложено из белого с голубоватыми искорками камня, как и площадка перед ним, и лестница, идущая вниз, к воде, и так же, как все другие здания острова, окружалось зеленой стеною леса.
Это было самым удивительным — безраздельное господство этих двух цветов: зеленого и белого. Даже морская гладь и небо над головой, даже солнце и сам воздух, казалось, имели зеленоватый оттенок. Зато какой стерильной белизною сияли плывущие над островом облака! А эта вилла, в которой он оказался столь непонятным образом! Она была не просто белой. Она слепила глаза: лишь с большим трудом.
Максим смог рассмотреть здесь искусно выполненное изображение чайки и вынужден был сейчас же перевести взгляд на большой куст сирени, видимо, специально высаженный у самой стены виллы.
Сирень, как ни странно, только еще набирала цвет, словно стояла ранняя весна. Да и листва у нее была нежной, сочной, самой что ни на есть весенней. Впрочем, весна чувствовалась во всем. И в слепящем блеске солнца, и в призывном крике чаек, и в той особой, бодрящей свежести, какой был наполнен утренний воздух.