— Прав в чем? — заинтересовалась Риека, вновь обращая к Максиму огромные глаза с рвущимися из них золотистыми лучами.
— В том, что не один разум определяет пути развития цивилизации. И эпоха Ингрезио была столь же значительной вехой в нашей истории, как и создание Главного кибернетического устройства.
— Только была? — насторожилась девушка.
— Для нас — да. Для них — очевидно, еще будет.
— А мне кажется, что и нам неплохо бы снова пережить нечто подобное.
— Вы шутите, конечно?
— Никоим образом! Будь моя воля, я снова засадила бы сады этими чудесными цветами.
— Зачем?
— Чтобы вернуть людям настоящее человеческое счастье.
— Вы еще дитя, Риека. А впрочем… Предложите это Директориуму.
— Бессмысленно. Все они словно помешались на торжестве разума.
— Вы ошибаетесь, Риека, — снова вмешался в разговор Максим. — Мне кажется, Горо, с которым я только что беседовал, мыслит почти так же, как вы.
— Горо? Он, член Высшего директориума?!
— Да. И я на вашем месте встретился бы и поговорил с ним.
— О. вы даже не представляете, какую радость дарите мне! — воскликнула Риека — Конечно, я встречусь с Горо. В самое ближайшее время.
— Но неужели вы серьезно думаете, — сухо заметила Этана, — что развитие цивилизации может пойти вспять?
— Я не так наивна, Этана, чтобы допустить подобную мысль. Но вернуть себе прежние человеческие радости люди Агно могут — и должны это сделать. Я совершенно убеждена, что соотечественники Максима много счастливее в этом отношении, жизнь их богаче, чувства глубже, любовь красивее. Так ведь, Максим?
— Мне трудно судить…
— А вы расскажите нам о ваших чувствах, вашей любви.
— Любви землян?
— Да, самой красивой из тех, что пережили вы.
— Но я всю жизнь любил и люблю одного человека.
— Всю жизнь любите одну женщину?! — искренне удивилась Риека. — Странно… Это совершенно противоестественно.
— Не понимаю..
— Что же тут непонятного? Жизнь — обновление. Всегда, вся, во всем ее многообразии! От одноклеточной водоросли до человеческого организма! От первого движения до последнего вздоха! Это и молодая листва на деревьях. И все новая и новая кипень цветов. И ежесезонная перестройка организма животных. А человек? Разве он не нуждается в обновлении всего своего существа, всей своей эмоционально-психической сферы? Но что сможет дать ему это, как не новая любовь? Ведь только полюбив, он будто рождается заново, переживает свою новую весну, открывает в себе новые силы, новые возможности. Разве не так?
— Может быть, и так… Но какая это любовь, если она лишена самого главного — сознания, что любимый человек будет с тобой всегда?
— Тогда и ваша жизнь покажется бессмысленной, если она лишена самого существенного — вечности, — быстро парировала Риека. — Дело однако в том, что человек не может этого представить, не думает о смерти, а если и думает, чисто теоретически, отвлеченно, не зная, когда и при каких обстоятельствах умрет. И это делает его практически бессмертным.
— Да, пожалуй…
— Но ведь так и в любви. Влюбляясь снова и снова, человек никогда не думает, что это на время, не может представить, что это новое его чувство когда-нибудь уйдет.
И оно кажется ему практически бесконечным.
— Все это логично, слов нет, — согласился Максим. — И все-таки я до конца дней своих буду любить одну Миону…
— А она вас? Тоже? — неожиданно спросила Риека.
— Она? — Максим даже растерялся от такого вопроса. — Ну, этого я не знаю…
— Конечно, не знаете. Она сама этого не знает. И в этом её счастье. Но если все-таки — представьте на минуту! — она разлюбит вас, расстанется с вами, просто перестанет существовать, неужели вы все-таки никогда и не полюбите, скажем, Этану? Или… меня? — смеющиеся глаза Риеки приблизились к самому его лицу и вдруг вспыхнули такой страстью, что он почувствовал, как, против всякой воли, все существо его так и рванулось навстречу этому призыву. В них, этих клокочущих янтарным пламенем глазах, вмиг замкнулся весь мир, все желания, вся жизнь.
В страшной растерянности отвел он свой взгляд:
— Не знаю… Вы словно лишаете меня рассудка… Это какое-то волшебство…
— Это просто жизнь, Максим, от которой вы почему-то упорно хотите отгородиться.
— Он не виноват, Риека, — вступила в разговор Этана. — Вся их планета опутала себя подобными перлами морали.
— И все земляне им следуют?
— В том-то и заключается трагикомизм людей Земли, что следует этой морали лишь небольшая группа идеалистов. И им-то больше всего и достается от моралистов-ханжей, столь же лицемерных, сколь и блудливых.