— Я не согласен с вами! — горячо возразил Максим.
— Милый друг мой! — сказала Этана с искренней горечью. — Я очень хотела бы переменить свои взгляды на эту сторону жизни землян. Но, боюсь, тут не поможет ни ваша безукоризненная логика, ни ваша любовь к Родине.
— И все-таки вы ошибаетесь, Этана. Все искусство Земли, вся наша живопись, музыка, поэзия против ваших умозаключений! Я опять привел бы десятки примеров. Но мы, наверное, утомили Риеку своим спором?
— Напротив, я вся — внимание, — возразила девушка. — Хотя многое мне, конечно, непонятно. Зачем накладывать какие-то путы на любовь? Зачем подчинять это интимнейшее чувство каким-то требованиям морали? Все-таки я — дитя Системы. И мечтаю встретить и полюбить еще многих мужчин, интересных и разных, и пережить еще много весен и много-много раз почувствовать себя распускающимся бутоном. Но и то, что сказал Максим, привлекает меня. Есть что-то удивительно прекрасное в этой любви на всю жизнь. В ней что-то от вечности. Нечто подобное было, кажется, и у нас в эпоху Ингрезио. А я люблю эту эпоху. Не только как историк. Но и как человек, как женщина. Я… Вы знаете, Максим, я… Ой, смотрите, что там?
Максим взглянул в направлении, указанном Риекой, и увидел, как большой многоместный гравилёт быстро спустился почти к самой поверхности воды, на мгновенье завис там над каким-то предметом и снова взмыл вверх, взяв курс им навстречу.
Через несколько секунд аппараты сблизились настолько, что Максим смог рассмотреть сквозь прозрачные стенки гондолы человек десять молодых мужчин, которые, развалясь в мягких креслах, обсуждали какой-то, должно быть, очень важный вопрос. Видно было, что предмет спора захватил их целиком. Но это не помешало им вежливо вскинуть руки для приветствия, а некоторым даже задержать взгляд на очаровательных спутницах Максима, как только гондолы оказались друг против друга.
Риека слегка привстала с кресла и включила акустическую систему:
— Мы вас приветствуем, друзья! Что там внизу, на поверхности океана?
— Пустое! — небрежно ответил один из мужчин. — Какой-то юнец, видимо, только что покинувший интернат, не может справиться с гравилётом и не хочет ждать помощи Кибера.
— Не может справиться с машиной? А если ему грозит опасность? — не удержался Максим.
— Как это, грозит опасность? — удивился тот же мужчина. А Этана незаметно дернула Максима за рукав, напоминая, что он совсем в ином мире, где сам вопрос этот звучит неуместно. Но Максима не покидала тревога:
— И все-таки, надо бы посмотреть, что там, внизу? — сказал он, стараясь не терять из виду блестящую точку.
— Право, я не вижу в этом необходимости, — возразила Этана. — Время близится к вечеру. А нам нужно еще подвезти Риеку.
— Но мы можем включить оптическую систему, — заметила девушка, видимо, заражаясь тревогой Максима.
— Что же, пожалуй, — Этана нажала нужные клавиши, и Максим увидел среди волн беспомощно качающуюся гондолу гравилёта. Люк ее почему-то был открыт, тороидальный диск ушел под воду, волны захлестывали аппарат почти целиком, заполнив добрую половину гондолы. Незадачливый пилот гравилёта, молодой юноша, почти мальчик, выбрался наружу и, вцепившись в крышу кабины, старался удержаться на гладкой поверхности гондолы. Он весь промок. На лице у него были написаны ужас и страдание.
— Так это авария! Человек гибнет! Давайте скорее туда! — Максим даже вскочил от нетерпения.
— Успокойтесь, мой друг, — остановила его Этана. — Здесь никто никогда не погибал. Кибер знает, как поступить. К тому же, все наши молодые люди прекрасные пловцы.
— Но неужели вы не видите, он теряет последние силы?
— Да, что-то мне здесь не нравится, — поддержала Максима Риека. — Если даже это заранее намеченное испытание, то все равно… Может, опустимся к нему?..
— Если вы так хотите…
Но не успела Этана нажать педаль, как гондола с юношей, видимо, переполнившись водой, вдруг резко накренилась и стремительно скрылась под волнами.
Риека вскрикнула. Этана бросила гравилёт рывком вниз, опустилась к самой воде, включила все системы просмотра и прослушивания. Море было пустынным. Лишь белые гребни волн медленно катились к туманному горизонту, да жалобно, надрывая сердце, кричали большие сизые птицы, лениво парящие над водой.
Глаза Риеки наполнились слезами. Этана не говорила больше ни слова, сидела бледная, как полотно. Максим прижался лицом к стенке гондолы, до боли в глазах вглядываясь в бегущие волны.