— Добрый вечер, Максим. Как вы себя чувствуете? Вам ничего не нужно?
— Благодарю вас, ничего! — он махнул рукой и отвернулся.
Экран погас. Максим, не раздеваясь, упал в постель и сразу погрузился в тревожную полудремоту, которая была ни сном, ни бодрствованием. Временами он будто засыпал, неясные обрывки сновидений начинали тесниться перед ним. Но в следующее мгновенье сон снова оставлял его, и он ворочался с боку на бок, мучительно переживал все случившееся.
Так продолжалось, наверное, до полуночи. Максим хотел уже встать, выйти на воздух, как послышался тихий шорох, и слабый, еле ощутимый запах эдельвейса повеял в темноте.
Он сразу вскочил:
— Миона?..
— Тише, тише, милый! И ляг, как лежал. Я пришла к тебе… — слабый, прерывистый голос любимой звучал как журчание далекого ручейка, и была в нем нескончаемая печаль. — Я пришла к тебе, не могла не прийти… Но это величайшее преступление против законов Системы и самого естества моего.
— Что ты говоришь, Ми?!
— Да, это так, дорогой мой человек. Но разве мы виноваты, что всё закончилось так трагично, ведь мы даже не простились перед разлукой. И ты обещаешь лишь лежать и слушать. Ты обещаешь это, милый! — трепетные пальцы на миг коснулись его лба, частое дыхание обожгло лицо.
Он непроизвольно потянулся к ней руками.
— Нет-нет, ты обещал! Лежи и слушай.
— Но я не вижу тебя, Ми. Почему ты не светишься?
— Так должно быть. Так надо, милый. Ведь скоро я стану матерью. Ты слушай, только слушай. Видишь, мне трудно даже говорить. Я смогу пробыть с тобой очень недолго. А надо сказать так много. Прежде всего — не сердись на Этану: она здесь ни при чем, мне действительно нельзя встречаться с тобой. Теперь самое главное — скоро корабль покинет систему Солнца, раньше, чем мы сможем увидеться, поэтому…
— Миона!
— Что поделаешь, милый… Да, ты уже не увидишь меня. Поэтому я должна, обязательно должна сказать тебе: ты дал мне величайшее счастье, какое только может испытать женщина. Я сохраню воспоминание о нем, как и любовь к тебе, на всю жизнь…
— Зачем ты все это говоришь, Ми? Я не расстанусь с тобой.
— Нет. Нет, Максим, это невозможно. Есть ли радость большая, чем всю жизнь быть с тобой? Но ты… Ты не сможешь жить без Земли. Я знаю, как ты любишь меня Но знаю, что есть и еще большая любовь — любовь к Родине. И как ни страшно, как ни безумно страшно расстаться с тобой, но в тысячу раз страшнее увидеть тебя тоскующим по Земле, раскаивающимся в том, что ты улетел со мной. А так было бы, милый. Поэтому, любя тебя, я не могу даже в мыслях допустить, чтобы ты покинул Землю. Прости меня за то, что я говорила тебе в прошлый раз. Прости и забудь это.
Что же сказать тебе ещё? Да, ты не торопись покидать корабль. Ведь в оставшееся время ты сможешь почерпнуть столько знаний для Земли. А я люблю её, Землю. Я любила её всегда. Но с тех пор, как она дала мне тебя… С тех пор, как я… — голос ее прервался рыданиями. — Ну вот и… всё. Наше время истекло. Прощай, мой дорогой, мой любимый человек! Я знаю, ты не забудешь меня. Прощай… — голос Мионы совсем ослаб. Последние слова она произносила с трудом. И вдруг он почувствовал, как её пылающее, мокрое от слез лицо прижалось к его глазам.
— Миона! — не в силах больше выдержать эту пытку, он вскочил, протянул к ней руки и… проснулся.
Этого следовало ожидать. Она посетила его лишь во сне. Как он сам посетил когда-то Лару. Значит, больше он действительно не увидит ее никогда.
Вконец раздавленный и опустошенный, Максим встал и вышел на свежий воздух. Глухая ночь еще окутывала тьмой безмолвный остров. Чужие звезды с холодным равнодушием мерцали в черном небе. Но кровавый Церо уже поднялся над кромкой леса, и фиолетовые тени побежали по багровой траве.
Максим пересек поляну перед домом и свернул на дорожку к морю. Ночь была прохладной. Или его знобило от всего пережитого. Он вошел в лес, прибавил шагу. Но только было начал спускаться вниз, как черная тень метнулась у него из-под ног и знакомый истерический хохот раздался в зарослях кустов. Он невольно попятился. Огромные синие глаза смотрели оттуда в упор. И был в них точно приговор судьбы…
18.
Все последующие дни остались в памяти как сплошная вереница безликих теней. Максим машинально вставал, машинально проглатывал то, что выставлял на стол бесстрастный автомат, машинально садился в гондолу и ехал в информаторнй. По сторонам и вниз он старался не смотреть.
Вид острова с его красотами вызывал лишь тоску. Только в информатории наедине с кибером-информатором он возвращался к жизни и просиживал там с утра до вечера. Благо, теперь никто не напоминал ему ни о еде, ни об отдыхе, и никто не ждал его, не беспокоился о его настроении. Лишь глубокой ночью возвращался он в свой домик, но и здесь еще работал, заносил в дневник все, что узнал за день, до тех пор, пока мозг окончательно не переставал соображать, а глаза не начинали слипаться от усталости. Тогда он валился в постель и засыпал сном, похожим на обморок.