— Всего вам доброго.
Максим вскочил:
— Постойте! Я хотел сказать… Я хотел спросить вас
— Мне пора, Максим, — просто ответила она, — прощайте, — и, кивнув в последний раз, пошла к лесу.
— Да нет, как можно! Кто хоть вы, откуда? — он бросился за ней следом и… проснулся.
— Фу, чёрт! Приснится же такое! — Максим взглянул на часы — Чуть вертолет не проспал! И пиджак зачем-то сбросил, — он хотел подхватить его с земли, да так и застыл с поднятой рукой. В руке у него лежал… цветок. Тот самый цветок, который подарила незнакомка!
Максим не мог поверить глазам. Что же это?.. Выходит, не во сне, а наяву он только что разговаривал с ней, не во сне, а наяву она наговорила ему кучу непонятных вещей и скрылась в лесу Он в два прыжка пересек прибрежную поляну, обшарил опушку леса. Там не было ни души. Не видно было и следов незнакомки…
Он снова вышел к озеру. Здесь тоже ничего не напоминало о странном происшествии. Все та же сонная тишина висела над долиной. И те же неподвижные ели отражались в воде. А цветок — вот он, блестящий, словно покрытый лаком, с тонкими лироподобными лепестками. И запах от него — тот самый горьковатый запах, который преследовал его все эти годы.
Максим поднес цветок к носу, и повторилось чудо — цвет лепестков на глазах у него из зеленого стал желтым, потом оранжевым, наконец красным. Все это было совершенно нереальным, как продолжение сна. И в то же время Максим ее мог отделаться от мысли, что где-то видел такой эдельвейс. Но где, где? И вдруг вспомнил: алмазная гемма! Да, пенно там, на грани сгоревшего бриллианта видел он точно такой цветок. Но что же получается? Цветок из астийского времени? Астийский эдельвейс? И сама девушка — тоже из астийской эпохи? Астийская Нефертити? Тут уж действительно можно сойти с ума. Максим забыл и о времени, и об отъезде, и обо всем на свете. Но в это время сверху, от кордона, послышались торопливые шаги. И голос Марины:
— Максим! Максимка-а-а!
Он сунул цветок в карман, пошел ей навстречу. Марина сбежала к озеру:
— Вот он, полюбуйтесь? Давно пора ехать, дома все с ног сбились. А он… Да ты что, болен?
— Н-нет… Почему же?
— Так на тебе лица нет.
— Уснул ненароком, вот и…
— Нашел время! Пойдем скорее. Там все ждут!
Только в вертолёте, когда домики Отрадного скрылись в частоколе вершин, Максим сунул руку в карман, чтобы еще раз взглянуть на диковинный цветок. Однако в кармане было пусто. Он обшарил все кругом, оглядел пол кабины, заглянул под кресло — цветок исчез. Видно, он выронил его в спешке отъезда. Будь это дома, на земле, Максим обыскал бы каждый уголок, где был в этот день. Но могучий винт машины нес его все дальше и дальше, и от дома и от озера. И низкий гул мотора перечеркивал все, что оставалось за сплошным морем тайги…
9
В институтском общежитии Максим оказался в одной комнате с третьекурсниками-палеонтологами. Ребята они были интересные, начитанные. По вечерам к ним часто приходили друзья-биологи, и они часами спорили — о путях развития жизни на Земле, о главных направлениях и законах эволюции, о новейших открытиях в молекулярной генетике.
Многого в этих спорах Максим не понимал, о многом вообще слышал впервые. Но ребята охотно посвящали его во все тонкости. И, незаметно для себя, он также увлекся наукой о вымерших животных, тем более, что это была одна из тех наук, заняться которыми советовал еще Крайнов.
Естественно поэтому, что и первым институтским другом Максима стал его сосед по койке, староста палеонтологического кружка Миша Глебов. Он сразу взял «зеленого» первокурсника под защиту своего авторитета, а вскоре затащил и на заседание кружка.
Здесь Максиму понравилось с самого начала. Тон в кружке задавали те самые ребята, которые собирались у них в комнате. Но теперь нить их споров умело направлялась и поддерживалась доцентом Стоговым, совсем еще молодым ученым, но с такой эрудицией и знаниями, что студенты почитали его, как бога. Стогов быстро обратил внимание на нового члена кружка, и уже к концу семестра Максим получил тему для доклада — «Филогения лошади в свете палеонтологических данных».